Гениальному режиссёру и фронтовому разведчику исполнилось бы 96 лет.
Киномаэстро Леонид Гайдай снял 18 художественных фильмов, десяток из которых стал классикой мирового комедийного кино. Его талант и юмор неподвластны времени. Цитаты из гайдаевских комедий знакомы всем. А вот давать интервью Леонид Иович не любил. И моя попытка подготовить о нём материал ещё к 40-летию Победы с первого раза не удалась. «Я слишком мало воевал, чтобы о подвигах рассказывать», – сухо оборвал он телефонный разговор.
Помог случай: в ту пору в столице проходила презентация книги старшего брата режиссёра, иркутского поэта и публициста Александра Гайдая, в которую вошли стихи его фронтовой журналистской молодости. «Цеховая» солидарность и отзывчивость Александра Иовича на просьбу «подсобить» закончились скромным ужином на троих. При этом старший брат, чьим именем был наделён знаменитый гайдаевский Шурик, заранее предупредил, что младший фронтовую тему воспоминаниями не жалует.
И действительно, из того неспешного разговора больше удалось узнать о начальной кавалерийской службе Леонида Иовича, нежели о его боевой биографии. «Призвали в феврале 42-го. Направили в Монголию формировать конное пополнение для фронта. За звонкость голоса определили в полковую школу учиться на сержанта. Шашку выдавали только для дежурств по эскадрону. Больше всего помню, что всегда хотелось есть», – с долей иронии между затяжками всегдашней сигаретой вспоминал он. Когда осенью стали отбирать добровольцев на фронт, случился эпизод, который потом был комично обыгран в комедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», когда персонаж Алексея Смирнова на каждую строку милицейской разнарядки отвечал громким «Я» и решительным шагом вперёд. Так вышагивал и сержант Гайдай по каждой строке фронтовой разнарядки в авиацию, танковые войска и кавалерию. «На Калининском фронте повоевал всего четыре месяца. А потом – госпиталя, госпиталя, госпиталя…» – боевые воспоминания Леонида Иовича были более чем лаконичны. И только много лет спустя, когда открылся доступ к засекреченным материалам фронтовой поры, стало возможным понять, что стояло за теми четырьмя месяцами войны Леонида Гайдая и насколько его медаль «За боевые заслуги» выстрадана солдатским подвижничеством. Но узнать это довелось не со слов знаменитого режиссёра-фронтовика, а из документов военной поры и рассказов близких ему людей.
Осенью 1942 года сержант Гайдай угодил в огненную круговерть Ржевско-Вяземской операции
До сегодняшнего дня точно неизвестно, скольких жизней стоила нашей армии Ржевско-Вяземская операция. Имеющаяся статистика говорит о безвозвратных потерях – 362 664 человека. Именно в этот её смертельный круговорот и влился вместе с пополнением из Забайкалья осенью 1942 года сержант Леонид Гайдай. О кровопролитных боях 381-й стрелковой дивизии, в которой довелось ему воевать, говорят боевые донесения. Соединение дважды вырывалось из окружения. Первый раз – численностью в 223 человека, второй раз – 310 бойцов и командиров. И это при штатной численности 14 483 человека.
Сержанта Гайдая определили во взвод пешей разведки – с учётом неплохих школьных знаний немецкого языка. Основная задача батальонных разведчиков – добывать сведения о противнике. Самый верный способ – захват «языка» в ближнем вражеском тылу. Но когда стрелковый батальон выполнял боевую задачу, разведчики воевали вместе со всеми в качестве стрелков. Так было и 14 декабря 1942 года. В журнале боевых действий полка о том дне сказано: «В 10.00. 2сб двумя ротами с 7 танками контратаковал противника, уничтожив его гарнизон в д. Енкино. Убито 130 солдат и офицеров противника, 5 взято в плен. Потери: убито 15, ранено 35 человек». А в приказе № 069 по 1263-му стрелковому полку говорится: «Красноармеец пешей разведки Гайдай Леонид Иванович за то, что боях за деревню Енкино 14.12.1942 г. забросал гранатами огневую точку противника, лично уничтожил трёх немцев и вместе с другими товарищами участвовал в захвате военнопленного, награждается медалью «За боевые заслуги». Видимо, отчество Иович было непривычным для полкового писаря, а сержантское звание осталось незамеченным в списках отличившихся бойцов, потому в приказе и появились неточности. По крайней мере других Гайдаев в полку на то время не значилось.
Да, воевал Леонид Гайдай всего чуть больше четырёх месяцев. Но те из фронтовиков, кто не был убит подо Ржевом, говорили, что каждый день той операции вполне можно было бы засчитывать не простыми фронтовыми «день – за три», а «день – за шесть», как кадровому составу штрафбатов. То были жестокие бои на изнурение. И, может быть, именно поэтому талантливый киномастер не был расположен вспоминать ту ужасную пору, которая прошлась по его душе значительно болезненнее, нежели солдатское боевое ранение. В письме брату из госпиталя Леонид Гайдай сообщал: «Иду, тяжело тащить «языка»! Передал его другому – нас там пять человек в поиске было, приотстал от усталости. Все уже прошли, а я иду, еле ноги волочу. И смотрю: проволочка какая-то. Я её раз – и цепляю ногой! А это – натяжка от мины». Разведчики своего не бросили, дотащили до окопов.
Из сопроводительной медицинской карты: «Сержант Леонид Иович Гайдай 20 марта 1943 года был ранен осколком мины в правую стопу с повреждением кости, движение пальцев отсутствует. На стопе имеется незаживающая язва. 25 июня 1943 года направлен в военно-медицинскую часть № 1386 в г. Иваново». Над ногой сержанта Гайдая военные хирурги потрудились основательно – ему грозила ампутация. Пять хирургических операций в пяти госпиталях. Как рассказала санитарка госпиталя Нина Гонопольская, которой в 1943 году было 17 лет, ей очень запомнился весёлый молоденький сержант – заводила госпитальной художественной самодеятельности. Он играл на гитаре, пианино, рисовал, но самое главное – был увлечён театром. Леонид собрал из раненых и медиков самодеятельную труппу и поставил три водевиля по Чехову, подготовил концертную программу. «Стоило ему выйти на сцену, как публика начинала смеяться и хлопать, – вспоминала ставшая педагогом Нина Петровна. – Гайдай был всеобщим любимцем. Уморительно цитировал фрагменты из «12 стульев» и «Золотого телёнка».
В январе 1944 года Леонид Гайдай вернулся домой на костылях со справкой о ранении, в которой значилось: «Признан негодным к воинской службе с освидетельствованием через шесть месяцев…» Через полгода определили не в строй, а в инвалиды, но сам фронтовик себя таковым не считал до конца жизни, хотя рана и оставшиеся в ноге осколки постоянно давали о себе знать. Наверное, в этом тоже отпечаталось солдатское мужество – создавать шедевры смешного кино, десятилетиями преодолевая физическую и душевную боль фронтовых ран.
Владимир СОСНИЦКИЙ, «Красная звезда»