Александр Тамоников Разведка уходит в ночь Повесть ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ

ВОИН РОССИИ № 2 2022 Г.

 

Александр Тамоников

повесть

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

 

Линия фронта весной 1942 года выгнулась на юге в сторону Кавказа и почти подошла к Сталинграду, а здесь, в смоленских лесах, кажется, застыла навечно.

Координаты секретного немецкого аэродрома, с которого регулярно вылетали самолеты на бомбардировку наших позиций, никак не могли определить. Группы разведчиков по три-четыре человека регулярно выдвигались в разных направлениях, но возвращались ни с чем.

‒ Нужно по науке к процессу поиска подойти, товарищ лейтенант, ‒ деловито изрек Леонид Пастухов ‒ невысокий, но осанистый парень, отучившийся два года в институте на инженера.

Он даже как-то стеснялся, что два года протирал штаны на студенческой скамье, вместо того чтобы строить социализм, как все нормальные люди.

‒ Поменьше умничай, студент, ‒ отрезал командир разведвзвода лейтенант Глеб Шубин. ‒ За северную гору не ходили? Боимся ноги стереть? Сержант Мамаев, бери троих и вперед!

Группа была многочисленной, вместе с Шубиным тринадцать душ плюс радиостанция весом в пуд. Столь людные компании в тылу врага Глеб не любил. Разведка ‒ дело тихое, но рейд дальний, объект секретный, требовались группы поиска и группы прикрытия. Пришлось прислушаться к рекомендациям капитана Фокина, заместителя начштаба полка по разведке.

Группа базировалась в лощине, вокруг простирался нелюдимый осиновый лес с редкими вкраплениями березняка. Бойцы растянулись и нагребли на себя сухую прошлогоднюю листву. Кто-то пошутил: не кури, мол, товарищ, а то вспыхнешь, как соломенная баба. Сержант Петр Мамаев, широкий в кости, большеголовый, бритый наголо, степенно кивнул, дескать, приказ усвоил и побежал пригнувшись в гущу леса. Шубин проводил его взглядом. Парень был толковый, что плохо гармонировало с пудовыми кулаками, способными завалить быка. Красноармейцы Лях, Ветренко и Костромин припустили за сержантом.

Шубин покосился через плечо. Настя Томилина лежала неподалеку и принципиально не смотрела в его сторону. В пухлом ватном комбинезоне она напоминала медвежонка. Капюшон был плотно натянут, завязан под подбородком, но все же непокорные волосы нашли выход на волю. Настя облизнула губы и припала к прицелу снайперской винтовки, разглядывая бурундуков. Глеб с трудом оторвал от нее глаза.

Служить на кухне или в медсанбате Настя не желала, всеми правдами и неправдами отстояла свое право находиться в мужской компании. «Никаких амуров на службе!» ‒ решили они и скрепили это решение страстным поцелуем. Незачем смешить народ и отвлекать разведчиков от работы. Но в душе происходило что-то странное. Когда боец Томилина оставалась в части, Шубин чувствовал себя нормально, исчезало беспокойство. А сейчас постоянно приходилось проверять, на месте ли она, внимание рассеивалось. Но сладить с этим бедствием он не мог.

Настя была первоклассной разведчицей: отлично стреляла, умела сохранять невидимость и ладила с головой. Добро на ее участие в боевых операциях дал лично майор Малахов, временно командовавший полком, поэтому Шубину пришлось смириться.

‒ Женщина в разведке ‒ это в принципе интересно, ‒ поддержал майора капитан Фокин, ‒ Может пойти на пользу мужскому коллективу, если он не будет на нее засматриваться…

‒ Теперь ты понимаешь, что я чувствую, когда жду тебя с задания? ‒ однажды спросила Настя. ‒ Почему я должна мучиться, а ты нет? Не волнуйся, родной, я в пекло не полезу, буду работать на подхвате.

Разведчики посмеивались над женщиной. Но однажды устыдились. В тот день Настя прикрывала группу и пристрелила троих вооруженных до зубов немцев, сидевших в засаде на тропе. Она подкралась с фланга и перебила их прицельными выстрелами. Парни потом тряслись, представляя, от чего избавила их эта молчаливая девчонка…

11 апреля 1942 года. В лесу царит первозданная тишина. Снег практически растаял, деревья и кустарники уже голые, ощетинились ветвями. Островки черного снега еще встречаются в низменностях. Густеет жухлая трава, но кое-где зеленеет свежая поросль. Солнце жарило весь день и недавно пошло на закат. В гуще леса оно почти не чувствовалось, только во время коротких привалов бойцы поднимали к нему лица, греясь в теплых лучах.

За спиной раздался шум. В ложбину съехали в комбинезонах серо-ржавого цвета улыбчивый и курносый Толик Иванчин и лысоватый Косаренко. Последний пристроился на кочке и извлек из кармана мятые папиросы. Иванчин удрученно развел руками ‒ и эти ничего не нашли.

Вновь раздался гул ‒ самолет приближался, шел на снижение. Хитрая акустика дробила звуки, разбрасывала их налево и направо. Но вроде дело происходило на севере.

Рев внезапно оборвался ‒ самолет провалился в глухую зону. Осталась лишь приглушенная канонада ‒ артиллерия работала плотно на северо-востоке и на юго-востоке. Среди деревьев мелькали люди в ржавом камуфляжном облачении ‒ вспотевшие, перепачканные.

У сержанта Мамаева висел на груди автомат ППШ. За ремень цеплялись ножны с устрашающим тесаком ‒ «позаимствовал» у бойца германского спецподразделения. Парни шутили: «Наш сержант сам не свой, как в воду опущенный ходит, если перед завтраком не зарежет пару-другую фрицев!»

Серега Лях поскользнулся и отбил пятую точку. Ветренко злобно зашипел, но помог товарищу подняться.

‒ Товарищ лейтенант, ну и дела! Мы, кажется, нашли объект! ‒ Мамаев от волнения глотал слова. ‒ Вы оказались правы, надо было всего лишь расширить зону поиска. Мы в овраг спустились и чесанули по пади. Слышим грохот совсем рядом, даже испугались. И никакой чертовщины, просто аэродром расположен грамотно ‒ в низине, а вокруг него холмы и скалы. Только охраны много, далеко не прошли. Гоша Ветренко собак испугался, ну мы и не стали настаивать.

Мамаев оскалился и мазнул взглядом упомянутого бойца. Тот был спокоен, как буддийский монах, только покачал головой. Хотел еще постучать пальцем по виску, но передумал ‒ сержант ведь какой-никакой.

‒ Так, пошли, ‒ заторопился Шубин. ‒ Веди, Сусанин, да только правильно веди! Паньков, Ветренко, Саидов ‒ остаетесь здесь, охраняете рацию, наш самый ценный груз!

Мурашки ползли по коже. Разведчики рассредоточились вокруг скалы, возвышающейся над долиной. Шубин припал к окулярам бинокля. Вот они и выявили важный объект, который находился у них прямо под носом!

До войны это был незаконченный военный аэродром, и его строительство не афишировали. В ближайшем населенном пункте, поселке Плавники, базировались спецтехника и строительный контингент. Аэродром расположили с умом ‒ взлетно-посадочная полоса располагается в долине, над которой возвышаются лесистые холмы, выполняющие роль глушителя. Самолеты взлетали и сразу же растворялись в кучевых облаках. Эта местность с октября 41-го контролировалась захватчиками. Немцы хозяйничали здесь как у себя дома вот уже полгода. К строительству привлекли военнопленных и закончили в сжатые сроки. Помимо основной бетонной полосы имелась запасная ‒ щебеночно-грунтовая, почти не раскисающая в межсезонье. Вдоль поля выстроились склады и ангары.

Раздался пронзительный рев ‒ снижался самолет. Он вынырнул из-под облаков и стал стремительно терять высоту. Шасси коснулось бетона, машина вздрогнула, проехала метров двести и встала. Со стороны строений побежали люди в комбинезонах ‒ обслуживающий персонал.

Прибыл одноместный двухмоторный штурмовик «Хенкель-129» ‒ одна из последних разработок германской промышленности. Изделие маневренное, опасное, его прозвали «консервным ножом». Эти самолеты только недавно начали поступать в серийное производство.

Машина разворачивалась, покачивая крыльями, медленно уходила с полосы. Снова рев ‒ из ниоткуда вынырнул второй штурмовик, плюхнулся на полосу, сбросил скорость. Аэродром работал в штатном режиме. Самолеты взлетали с полной боевой загрузкой, атаковали окруженные советские войска и возвращались на базу. Эти налеты доставляли серьезные хлопоты окопавшимся в лесах подразделениям 113-й дивизии полковника Миронова. Они нападали на колонны, как своры голодных собак, носились за одиночными целями и очень любили преследовать санитарные машины, набитые ранеными.

Снова резануло уши ‒ два штурмовика с минимальным интервалом взлетели и растворились в небе. Задачу можно было считать выполненной, оставалось отправить в эфир координаты объекта. Но Шубин продолжал наблюдение. Аэродром был неприступен ‒ по периметру колючая проволока, охрана с собаками и две вышки. Внешние посты могли располагаться где угодно, даже здесь, в этих скалах.

‒ Что делать будем, товарищ лейтенант? ‒ подполз к Шубину Мамаев. ‒ Эта штука работает как часы, принимает даже бомбардировщики. Пока наши ее нащупают, пройдет уйма времени. Может, подкрадемся, перебьем охрану и забросаем полосу гранатами? Какой-нибудь вред да нанесем…

‒ Отставить, сержант, ‒ поморщился Глеб. ‒ Умирать приказа не было. Не нужны вы мне мертвые. От мертвого солдата толку ‒ ноль.

‒ Да, это так… ‒ грустно признал сержант. ‒ Нас, живых, с каждым днем все меньше. Оконфузились мы с этим прорывом к Вязьме.

Он замолчал, гадая, где кончается досада и начинается крамола.

На аэродроме базировалась штурмовая эскадрилья. Глеб считал прибывающие и взлетающие самолеты, зачем-то подсчитывал охранников. В задачу входило только выявить аэродром и предоставить его координаты, с остальным должна была разобраться дальняя армейская артиллерия. Но любопытство никто не отменял…

Настя грызла травинку и в упор не замечала лейтенанта, в которого была по уши влюблена. Любовь на войне ‒ хуже некуда. Здесь долго не живут, и хорошо, если оба погибнут в один день. Сколько было предчувствий, тоска брала за горло ‒ но нет, они все еще живы. А такими поблажками от Господа могли похвастаться немногие.

В разведвзводе из тридцати человек осталось двадцать ‒ дюжину Шубин взял с собой, остальные остались в части. Парни подобрались толковые, но их, увы, брали пули. К потерям относились философски, черствели, переживали в глубине души, наружу эмоции не выставляли. Из прежнего состава взвода помимо Шубина и Насти уцелели трое.

Лица менялись как в калейдоскопе. При отборе Шубин предпочитал спортсменов, ладящих с головой. Петр Мамаев до войны занимался боксом, имеет первый юношеский разряд в полутяжелом весе, неоднократный призер областных соревнований. Приземистый Тимофей Бугров ‒ тяжелая атлетика, ворочает штангу и гири и при этом не страдает неповоротливостью. Харьковчанин Гоша Ветренко занимался метанием копья и тоже добился многого. О своей спортивной карьере вспоминает с печалью ‒ всегда мечтал выступить на Олимпийских играх, поразить своими достижениями не только советских, но и буржуйских граждан.

Глеб с усилием оторвался от бинокля и сполз в ложбину за косогором. По цепочке пошла команда возвращаться в лес, да не шуметь и смотреть по сторонам.

 

На базу в овраге вернулись минут через двадцать. Хранители радиостанции уже заждались.

‒ Где вас носит? ‒ шипел Ветренко, стройный русоволосый парень. ‒ Все ждалки прождали, а вас все нет!

Жилистый Ленька Пастухов забрался на дерево, ему бросили спиральную антенну. С третьей попытки паренек ее поймал.

‒ Вот там и сиди, студент, не шевелись, ‒ ухмыльнулся Лева Глинский, боец тридцати лет с вытянутым лицом и водянистыми глазами.

До войны он окончил радиотехникум в Куйбышеве и уверял, что разбирается в радиоделе. Глинский развернул рацию и надел наушники, при этом поглядывая на небо ‒ под вечер набежали тучи, в любую минуту мог разразиться дождь. Позывные ушли в эфир.

Шубин бегло наговаривал текст: «Объект расположен в двух километрах к западу от поселка Плавники, к нему проложена грунтовая дорога. Бывший заброшенный объект наркомата обороны СССР, ныне перестроенный и функционирующий». Следом пошли координаты объекта: градусы, минуты, секунды, с их определением проблем не возникало. «Объект немаленький, растянут по долине, снарядов лучше не жалеть».

‒ А что, товарищ лейтенант, в армии остались снаряды? ‒ горестно вздохнул Никита Костромин, сметливый паренек, бывший слесарь-наладчик Горьковского автомобильного завода.

‒ Не волнуйся за нашу артиллерию, Никита, ‒ бросил Шубин. ‒ Появится нужда ‒ все найдут. Есть еще резерв у командарма.

Из полка пришла ответная радиограмма: «Ваш сигнал получен, возвращайтесь. Поздравляем с выполнением задания».

Проклятый аэродром стоял как кость в горле. Именно с него взлетают штурмовики, доставляющие массу хлопот. Но теперь Шубин расслабился. Дело сделано, осталось дойти до дома. Почему бы в качестве разнообразия не обойтись без потерь?..

 

Прошли не больше версты. Из-за березы возник худосочный, но жилистый Серега Лях, парень из сибирской глубинки, и прижал палец к губам. Бойцы встали. Никита Костромин застыл с поднятой ногой, подумал и медленно ее опустил. Серега отчаянно сигнализировал, бил по плечу сомкнутыми средним и указательным пальцами. Соображали неважно, но в итоге поняли. Потом различили шум: за деревьями пролегала дорога. Двигатель легкового автомобиля заводился, потом глох и сменялся руганью. Немецкая брань звучит беззубо в отличие от непобедимого русского мата.

Серега Лях отступил обратно за березу и присел. Глеб подал знак: «Всем лечь!» Ткнул пальцем в Ветренко и Пастухова: «Вы двое за мной! И на цыпочках, чтобы тишина была, как в библиотеке!» Все трое, присев на корточки, продолжили движение, а когда за деревьями замаячил просвет, опустились на землю и поползли.

Представшая картина заставляла задуматься. Проселочная дорога петляла в глуши осинника. На ней стоял «Хорьх» с опущенным верхом. Машина из бывалых ‒ трещины на лобовом стекле, правое крыло помято. Крышка капота была задрана, в моторе копошился молодой фельдфебель. Он что-то подкручивал, потом садился за руль, заводил машину. Двигатель, поработав, глох. Рядом нетерпеливо приплясывал майор люфтваффе с породистой физиономией. Он шипел на водителя, разражался бранью, вскидывал руку с позолоченными часами. Мужчина нервничал, пальцы правой руки поглаживали застежку кобуры, взгляд настороженно скользил по кустам. Опасения были не напрасны. Шубин удивился: «Что вы здесь забыли, герр майор? Заблудились?» Охраны при офицере не было, не считая фельдфебеля, за спиной которого висел автомат.

Пастухов возбужденно засопел, словно перед ним стоял не офицер, а неземной красоты девица. Инстинкт сработал ‒ Шубин напрягся.

Двигатель внезапно заработал ровно, без перебоев. Фельдфебель расцвел, выбрался из машины, чтобы закрыть капот. Майор люфтваффе прекратил ругаться. Фельдфебель бросил: «Прошу в салон, герр майор. Я же говорил, что все сделаю». Время на раздумья истекло. Не бывает лишних «языков», каждый по-своему хорош и нужен. Сигнал уловили, бросились все разом.

Майор оторопел, когда из кустарника выскочили три чумазых черта. Офицер был ближе, Глеб летел на него, серая от страха физиономия мелькала перед глазами. Пальцы рвали застежку кобуры ‒ офицер забыл, что она уже расстегнута. Крик застрял в горле. Глеб ударил корпусом, майор отлетел в дальний. Шубин прыгнул на него, рухнул на колени и двинул ему в челюсть.

У других бойцов, к сожалению, не все шло гладко. Пастухов споткнулся, когда до фельдфебеля оставалось всего несколько метров, ноги запутались, и он с негодующим воплем покатился по примятому чертополоху. Фельдфебель скинул со спины автомат, оказался не рохлей ‒ побелел от страха, но руки работали. Что-то просвистело. Ветренко чуть не вывихнул руку, метая подвернувшуюся жердину. Он мог бы выстрелить, но шуметь не хотелось. Занятия легкой атлетикой не прошли даром ‒ жердина просвистела как копье и сбила фельдфебеля с ног. Удар в грудную клетку вышел мощным. Ветренко хмыкнул и осторожно подошел к своей жертве.

Шубин за шиворот вытащил майора из канавы. Тот еще не пришел в себя, фыркал, как конь. Щеголеватая шинель расстегнута, фуражка укатилась. Глеб вытолкнул его на середину проезжей части и избавил его кобуру от вальтера. Майор, шатаясь, упал на колени.

‒ Ветренко, да ты и впрямь метатель! ‒ оценил Шубин.

‒ Само получилось, товарищ лейтенант, ‒ пожал плечами боец. ‒ Эта штука просто под ногами валялась.

Бросок оказался смертельным: толстый конец жердины разбил грудную клетку, обломки ребер пронзили жизненно важные органы, открылось внутреннее кровотечение. Фельдфебель загибался, глаза вращались по кругу. Агония была недолгой, вскоре он вздрогнул и успокоился.

Ленька Пастухов застонал, перевернулся на спину и часто заморгал.

‒ Живой, недотепа? ‒ склонился над ним Ветренко.

‒ Ага, вроде бы… ‒ Леонид облизал сухие губы. ‒ Тряхнуло душевно, а так ничего… Голова в норме… Травка блестит…

‒ И солнышко зеленеет, ‒ засмеялся Ветренко. ‒ Ладно, давай руку.

‒ Сам ты недотепа, ‒ проворчал Пастухов, но от помощи товарища не отказался. ‒ Не повезло мне просто, а вы и рады!

‒ С таким «невезением» можешь однажды всю группу подвести, ‒ проворчал Глеб и повернулся к лесу. ‒ Эй, зрители, особого приглашения ждете? Выходите, благодарите артистов за выступление!

‒ Нам понравилось, товарищ лейтенант! ‒ из-за дерева высунулась довольная физиономия Мамаева. ‒ Приятно посмотреть! Опять же, была интрига ‒ конфуз с Ленькой!

Пошучивая, разведчики выбирались из леса. Не шутил лишь длинноногий Саид Саидов, уроженец солнечного Узбекистана. Во-первых, у него имелись другие необходимые разведчику качества. А во-вторых, он тащил на закорках пудовую рацию.

‒ Смотрите, какого орла повязал наш командир, ‒ поцокал языком Тимофей Бугров. ‒ Прямо глыбища, а не «язык»! Можно я ему в челюсть дам, товарищ лейтенант? ‒ Тимофей сжал здоровенный кулак.

‒ Отставить! ‒ встрепенулся Шубин. ‒ Во-первых, я ему уже дал. А во-вторых, после твоего удара он вообще без головы останется. За что тогда страдал красноармеец Пастухов?

Разведчики смеялись, Ленька злился ‒ ведь с каждым такое может случиться.

Пленный майор приподнял голову. Он весь скукожился, глаза потухли, из разбитой губы сочилась кровь. Он поднял руку, чтобы посмотреть на часы. Но красивый позолоченный хронометр сломался при падении, циферблат треснул. Майор потрясенно смотрел на застывшие стрелки.

‒ Сочувствую, герр майор, ‒ вздохнул Глеб, переходя на язык Карла Маркса и Фридриха Энгельса. ‒ Но уверяю вас, это не самая серьезная ваша проблема. Для начала вам придется побегать ‒ вспомнить, так сказать, босоногое детство, ‒ он не заметил, как заговорил по-русски. ‒ Или какое там у вас было детство в фатерлянде… Эй, мужики, хорош ржать, все за дело!

Двигатель «Хорьха» еще работал.

‒ Эх, прокачу! ‒ пробормотал Толик Иванчин, прыгая за руль. ‒ Товарищи, кто со мной? Но безмятежной езды не обещаю!

«Хорьх», сотрясаясь бортами, перевалил через кювет и запрыгал по кочкам. Пробившись сквозь кустарник, он сверзился в канаву. Иванчин ударился грудью о руль, но выбрался довольный, потирая отбитое место. Мертвого фельдфебеля выбросили туда же ‒ некогда оказывать воинские почести.

‒ На восток! ‒ скомандовал Глеб. ‒ Мамаев, Бугров, гоните пленного! Только не бейте, он нам нужен в добром здравии.

Выбор этой парочки был неслучаен. Над душой майора теперь висели два звероподобных существа, и он исправно шевелил ногами, переступая через препятствия. «Шире шаг, немчура!» ‒ командовал тяжелоатлет Бугров, и пленный все понимал, втягивал голову в плечи и ускорялся.

 

Короткий привал сделали на поляне, окруженной кустами шиповника. Настя перевела дыхание, достала из недр комбинезона чистый платок, утерла лоб.

‒ Куда вы смотрите, герр майор? ‒ насторожился Глеб. ‒ Вы правильно поняли, это женщина. Привлекательная, правда? Но не советую к ней совершать подкаты ‒ рискуете получить прикладом.

‒ Надо же, вы говорите по-немецки, ‒ немец презрительно скривил губы.

‒ Да, доводилось общаться с вашим братом. Вы не первый, герр майор… Советская разведка, лейтенант Шубин. Напомню, что следует вести себя благоразумно, не качать права, не пытаться бежать, а по прибытии в нашу часть честно отвечать на все вопросы. Жизнь изменилась, герр майор, и в ваших интересах под нее подстроиться.

Он обшарил карманы пленного и извлек документы, перочинный нож и батистовый платок, который, поколебавшись, предложил Насте. Но та презрительно фыркнула и отвернулась.

‒ Итак, вы ‒ майор Герман Карлсдорф, командир звена штурмовой эскадрильи.

‒ Точно. И теперь вы понимаете, лейтенант, что человеку моего уровня недоступны военные секреты и планы командования, ‒ Карлсдорф презрительно усмехался, но в глазах поблескивал тоскливый огонек. ‒ Не знаю, стоит ли вам гнать меня в свою часть ‒ мне нечего рассказать, кроме того, что вы уже сами знаете. Еще несколько дней, и ваша армия окажется в глухом котле. Ей останется только сдаться. И неважно, станут ли вам известны некие военные тайны. Город Вязьма несчастливый для вас, не так ли? Уже второй раз ваши войска попадают здесь в окружение.

‒ Не напрашивайтесь, я не хочу вас бить. Зачем настаивать на том, что еще не произошло? Допрашивать вас я не собираюсь, для этого в Красной Армии существуют специальные органы. Хочу лишь предупредить, чтобы вы вели себя правильно. Один вопрос, герр Карлсдорф: какого черта вы оказались без охраны в этой дыре?

‒ Я всего лишь летчик, не штабист, о какой охране вы говорите? ‒ поморщился майор. ‒ Я получил два дня выходных по случаю легкой контузии. У поврежденного самолета взорвался бензобак, а я по нелепой случайности стоял неподалеку. Больше никто не пострадал. Сейчас я в норме, возвращался в Плавники из Губино, где и проводил свой краткосрочный отпуск. Там налажен офицерский быт, есть развлекательное заведение и даже бар, где работают ваши повара, прошедшие обучение. За мной прислали машину. Но когда мы возвращались, то обнаружили, что подмыло дорогу в районе моста, образовался провал. Это случилось всего за какой-то час. На карте есть объездная дорога, Вильгельм уверял, что уже ездил по ней. Район теоретически опасный, но кто не рискует…

‒ Тот не пьет шампанское, ‒ кивнул Глеб. ‒ Ну что ж, сочувствую, герр Карлсдорф. Сегодня не ваш день. Район действительно так себе. Надеюсь, вы хорошо отдохнули в Губино?

‒ Не надо надо мной издеваться! ‒ вспыхнул майор. ‒ Вы с таким же успехом могли оказаться на моем месте!.. Послушайте, лейтенант… ‒ майор сделал над собой усилие и со скрипом заговорил дальше: ‒ Я не собираюсь ничего скрывать, готов сотрудничать с советскими властями и рассчитываю на достойные условия содержания в плену. Я не участвовал в военных преступлениях, не люблю СС, недолюбливаю Адольфа Гитлера и проводимую им политику. У меня больная астмой жена и четверо маленьких детей, мы вот уже несколько лет жертвуем немалые суммы детскому приюту на Рубинштрассе…

‒ Святой вы человек, герр Карлсдорф, ‒ заметил Глеб. ‒ Не знаю только, оценят ли вашу святость жители мирных советских городов, которые вы бомбили, и раненые военнослужащие, которых вы расстреливали. Это вам доставило удовольствие, не так ли? Вы покраснели, герр Карлсдорф, это возмущение или стыд? А, я понял. Так поступают другие, а вы лишь выполняете свой воинский долг… Ладно, к чему эти разговоры, майор? Скажите спасибо, что ваши речи понимаю только я, не то мои люди уже порвали бы вас.

Пленный надрывно закашлялся.

Внезапно в стороне начался сильный артобстрел. Взрывы раздавались в нескольких километрах к западу. Работала тяжелая дальнобойная артиллерия. Вздрагивала земля. Разведчики застыли, вытянули шеи. Обстрел продолжался несколько минут. Артиллерия работала по площадям, обрабатывая заданный участок территории. Потом все стихло ‒ так же резко, как и началось. Люди одобрительно посмеивались, негромко разговаривали. Шубин облегченно выдохнул ‒ свершилось. Пленный майор забеспокоился, его глаза тревожно поблескивали в полумраке.

‒ Еще одна неприятная для вас новость, герр Карлсдорф, ‒ не без удовольствия начал Глеб. ‒ Советская артиллерия разбомбила ваш аэродром вблизи Плавников. К сожалению, вы не сможете воочию в этом убедиться, вам остается только поверить. Может, к лучшему, что вы не доехали? По крайней мере, вы живы. И это состояние будет прямо пропорционально вашему желанию сотрудничать с советскими властями.

Немец подавленно молчал.

‒ Мы требуем продолжения симфонии! ‒ засмеялся Ленька Пастухов. ‒ Наслаждение для ушей! Все кончено, товарищ лейтенант, аэродрома больше нет?

‒ Надеюсь, что так, ‒ Шубин крякнул и бодро поднялся. ‒ Все, товарищи, посидели, пора и в путь. Немцы не в восторге от случившегося и будут прочесывать окрестности. Уйдем до темноты как можно дальше.

 

Но далеко они не смогли уйти. Пока еще сохранялась видимость, они спешили выйти из леса, чтобы переправиться в соседний массив и там заночевать. Но на открытом участке группу обстреляли. Кто стрелял, неизвестно, но огонь вели фронтальный, в лоб. Возможно, мотоциклетный дозор, получивший приказ не выпускать из леса «грибников». Надрывно тарахтел пулемет. Разведчики дружно попадали в траву. Шубин замешкался, Настя подлетела, ударом ноги сбила его с ног и упала сверху, тяжело дыша, ‒ перепугалась за командира.

‒ Спасибо, милая…

Он рывком сменил позу, отполз. Разведчики корчились в траве, вспоминая уместные слова. Противник продолжал стрелять, в полумраке возникали вспышки. Завелся мотоциклетный мотор ‒ значит, правильно подумали. Но не пойдут же они в атаку!

‒ Отползаем в лес! ‒ закричал Шубин. ‒ Не вставать!.. Все целы?

‒ Вроде все, товарищ лейтенант, ‒ прокряхтел Бугров. ‒ Они ведь тоже ни хрена не видят.

‒ У кого немец?

‒ У нас, товарищ лейтенант, мать его так! ‒ ругался Мамаев. ‒ Сбежать пытался, за ногу его поймали!

Люди пятились, как раки, и огрызались короткими очередями. На другом краю открытого пространства что-то происходило. В мутном воздухе мелькали силуэты. Вспыхнула фара. По ней и открыли огонь ‒ дружно, напористо. Немцы поздно осознали свою ошибку. Фара разбилась, свет погас. Солдаты бранились, стонал подстреленный военный. Бойцы по очереди перекатывались в лес. Мамаев тащил «языка», одаривая его затрещинами. Немцы не рискнули идти на штурм по причине своей малочисленности, но боеприпасы изводили увлеченно. Разведчики вкатились в лес, продолжая отстреливаться.

Теперь Настя замешкалась ‒ дышала, будто кросс промчала. Екнуло сердце ‒ постоянно приходится за нее переживать! Но все в порядке, она не ранена. Глеб схватил ее за шиворот и потащил в гущу растительности. Настя отбивалась, требовала позволить ей идти самостоятельно.

Потерь не случилось. В лесу под треск автоматных очередей провели перекличку.

‒ Вы должны сдаться, ‒ сдавленно хрипел майор Карлсдорф. ‒ Поймите, у вас нет шансов отсюда выбраться. Германское командование великодушно предоставляет вам последний шанс. У вас будут достойные условия содержания в плену.

Дальше майор перешел на фальцет, бессвязно запищал ‒ сильные пальцы сержанта Мамаева сжали ему горло.

‒ Братцы, почему я должен сам разбираться с этим оленем? ‒ возмущался Мамаев. ‒ Вы вконец обнаглели! Бугров, Паньков ‒ ко мне! Теперь это ваш пациент. Смотрите, чтобы он не ушел.

Группа в полном составе отступила в лес. Темнота пожирала последние капли света. За стеной деревьев трещали моторы ‒ два мотоцикла кругами носились по полю. Немцы боялись подъезжать к опушке и обрабатывали ее свинцом.

‒ Нашли развлечение, твари, ‒ процедил сквозь зубы припавший к березе Лева Глинский.

Шубин лаконично командовал:

‒ Отступаем дальше, направление ‒ на юг, вдоль опушки! Да пошевеливайтесь, товарищи красноармейцы, скоро вся германская армия соберется в этом квадрате.

Опасения имели массу оснований. Люди в спешке рвались сквозь осинник. Острые ветки царапали кожу. Несколько раз замирали, прислушивались. Огонь прекратился. Сквозь порывы ветра доносился гул моторов. «Неважны наши дела, ‒ чертыхался Шубин, неустанно озираясь на девушку. ‒ Такая огромная страна, а спрятаться негде».

Метров через семьсот он приказал остановиться. Тьма еще не улеглась, силуэты колыхались в мутном воздухе. Глеб вышел к опушке, присел за раздвоенной осиной. До соседнего леса было метров пятьсот ‒ не такая уж критическая даль. Местность неоднородная ‒ канавы и бугры. Посторонние пейзаж не нарушали. Возможно, немцы решили, что русские ушли обратно в лес или отправились на север ‒ в любом случае, у них нет сил контролировать весь квадрат. Но скоро прибудет подкрепление, в этом сомнений не было. Дорогу на восток закроют. И хорошо если только эту дорогу.

На корточках подобрался сержант Мамаев, пристроился рядом:

‒ Вроде нет никого, товарищ лейтенант. Рванем по-быстрому до того леса?

‒ Рванем. Понесемся как метеоры. Одна нога здесь, другая там. Даю четыре минуты на преодоление пространства. Командуй, сержант! Всем рассыпаться, движемся шеренгой!

Добежали почти удачно. Дважды кто-то падал, разражался бранью, но обошлось без серьезных травм. Небольшое удивление вызвала проселочная дорога. Через нее бойцы перелетели без остановки.

Грузовик, набитый пехотой, внезапно выскочил из-за леска, когда до опушки оставалось метров тридцать. Фары ударили в бегущих людей. Шубин закричал, чтобы никто не останавливался, чтобы все бежали в лес. Настя споткнулась, он подхватил ее за шиворот. Давился хрипом майор люфтваффе, Тимофей Бугров колотил его по мягким частям тела и рычал: «Вперед, долбаное грузило!» Солдаты в кузове устроили переполох, старший надрывался. Захлопали выстрелы. Стонал и кашлял Шура Паньков, на которого перегрузили рацию. Солдат было больше, чем разведчиков, ‒ полный кузов, десятка два. Опомниться не успели, как грузовик оказался сзади, завизжали тормоза, машина пошла юзом. Пятился Саидов, прикрывая отход, строчил без передышки. Лес, как назло, оказался разреженный, голый. Тимофей Бугров швырнул в кустарник майора и прыгнул следом. Остальные вбегали рваной шеренгой. Огонь усилился. Откинулся борт, солдаты посыпались на землю и разбежались. Беглецы уже были в лесу, рассредоточились по волнистой местности. Убегать ‒ несерьезно, лес простреливался. Пули выли, обламывая ветки и кору. Кто-то ахнул и грузно упал ‒ зачем поднялся, мать его?! Но вроде шевелится, отползает. Назревала атака ‒ солдаты рассыпались по полю, двигались короткими перебежками. Рядом ожесточенно стреляла Настя, выкрикивая слова, за которые неплохо было бы получить по губам. Боеприпасы кончались.

‒ Чем ответим, товарищ лейтенант? ‒ выкрикнул Косаренко. ‒ У меня уже пусто!

‒ Троекратным «ура»? ‒ предложил Пастухов и нервно засмеялся.

Со стороны опушки прогремел нестройный залп. Поднялась шеренга, пробежала несколько шагов и снова залегла. Немцы действовали невозмутимо, по своей науке. Следовало отдать им должное, в бою они вели себя грамотно. Кто-то бросил гранату ‒ взрыв выдрал голый куст, никто не пострадал. Надсадно кашлял Глинский, вдохнув пороховую гарь.

‒ Товарищ лейтенант, здесь лощина! ‒ прокричал в затылок Серега Лях. ‒ Можно укрыться!

Шубин снова орал, срывая голос:

‒ Отходим! Головы не поднимать, гранаты к бою!

Гранат у разведчиков было немного, но невыгодную позицию следовало в корне менять. Четверо прикрывали отход, остальные откатывались. Немцы уже вошли в лес и теперь прятались за деревьями. Еще одна граната сработала прямо перед носом. Шубин отталкивал от себя Настю ‒ опять она рвется в бой, глупая! Вдвоем они скатились в лощину. Сверху падали другие. Шубин отчаянно работал локтями, лез на косогор. Он не видел, кто оказался слева, но у парней еще оставались патроны, и поднявшимся немцам дали отпор. Падали убитые, кто-то повалился на колени и треснулся лбом о землю, словно желая помолиться перед дальней дорогой на тот свет. Остальные искали укрытие. Шубин тоже стрелял ‒ экономил патроны, сдувал едкий пот, сочащийся со лба, но одному прострелил ногу, и он валялся на спине, дрыгая здоровой конечностью, а другому попал то ли в грудь, то ли в плечо, и раненый теперь корчился за деревом. Рядом тоже кто-то стрелял ‒ кажется, Иванчин, но у него закончились патроны. Боец отложил автомат и застыл, как волк перед броском. Только этого не хватало! Глеб схватил его за шиворот и сбросил вниз. Боец скатился, протяжно воя. У смельчаков на левом фланге кончились патроны, они сползали в лощину. Это были Ветренко и Костромин. Дыхание смерти опалило виски, немели плечи. Шубин выкрикивал команды, но выходила какая-то какофония. Из травы вырастали фигуры, переходили на бег. Двое вырвались вперед, один метнул гранату, оба присели. Боеприпас не докатился до ложбины, взорвался раньше. Лейтенанта там уже не было ‒ он успел сползти по склону. Другие последовали его примеру. Взрывом разметало косогор. Разведчики рассыпались по пади ‒ лезть на обратный склон было глупо. Хрустели ветки ‒ немцы шли к лощине. Патовая ситуация ‒ некогда проводить перегруппировку. Противника встречали последними патронами. Глеб расставил ноги, прикрывая Настю, и перебросил через вспаханный косогор последнюю гранату. Толик Иванчин будто опомнился, сделал то же самое.

‒ Сейчас получат у меня, шайтаны! ‒ взбесился Саидов и тоже выхватил гранату, метнулся на склон и перебросил ее, будто мяч в баскетбольную сетку.

Гранаты взрывались в гуще подбегавших солдат. Еще хлопок ‒ очевидно, немец приготовил «колотушку» для броска, да не успел, ‒ и боеприпас сработал под ногами. Никто не видел, что происходит, но урон был немалый. Выжившие по инерции бежали и ныряли в овраг.

На Шубина летел детина с вытаращенными глазами. Он мог накрыть разведчика, как бык овцу. Глеб повалился на колени и прижался к откосу. Фашист перелетел через него, ударив сапогом по ключице, сделал впечатляющий кульбит. От падения солдат лишился чувств, а когда пришел в себя, на нем уже сидела Настя Томилина и яростно била его ножом в грудь. Шубин растерялся. Немец изогнулся, но Настя вцепилась в него, как наездница в мустанга. Жертва хрипела и уже не сопротивлялась.

В ложбину катились солдаты, атакующих встречали штыковыми лопатками и прикладами. Началась потасовка. Лейтенант выхватил нож. Сверху катился еще один претендент на взбучку ‒ молодой, поджарый. Он ухитрился найти опору, прыгнул и сбил лейтенанта с ног. Боль не ощущалась, но до смерти было рукой подать. Немец давил массой, плевался, пальцы тянулись к горлу. Рука с ножом оказалась вывернута. Но Глеб не выпускал рукоятку, сжимал ее скрюченными пальцами. Противник дотянулся до шеи, сдавил ее сильными пальцами. Прийти на помощь оказалось некому ‒ Настя еще не разобралась с громилой, остальные тоже были заняты. Мир тускнел, кислород поступал в организм малыми дозами. Враг придавил своим животом руку с ножом. Шубин напрягся, медленно выворачивая лезвие, преодолевая сопротивление массы тела. Кухонный нож давно бы сломался, но эта сталь была первосортная. Между лезвием и вражеским брюхом угол все рос. Немец ничего не чувствовал. Но вот фашист занервничал, заерзал. Давление на горло уменьшилось, появилась возможность вздохнуть. Острие медленно входило в тело, пока что под углом, наконец встало вертикально и по рукоятку вошло в тело. Немец задрожал, дыхание стало сиплым, руки разжались. Глеб скинул его с себя и выдернул нож. Изо рта умирающего хлынула кровь.

Рукопашная была в разгаре, бились насмерть. Корчились умирающие. Стонала обессилевшая Настя. Бились молча. Хрипел, схватившись за живот, ефрейтор, полз куда-то на коленях, орошая землю кровью, пока не уткнулся каской в бугор. Оскалился другой, выдергивая нож из кровоточащего тела. Он мотнул взъерошенной головой, уловив движение. Шубин набросился на него сзади, схватил за шею, повалил на себя и ударил ножом в горло. Отпихнув мертвое тело, бросился на следующего ‒ тот уже практически расправился с Ленькой Пастуховым, у парня тоскливо блестели глаза. И этот отвалился, получив удар в бок.

‒ Хлопцы, добьем супостата! ‒ взревел страшный, как черт, Серега Лях. ‒ Амба, мы уже победили!

Доля истины в его словах была. После обработки гранатами противник потерял численное превосходство, а в ближнем бою был несилен. Взревели луженые глотки. Лева Глинский подобрал пустой автомат и принялся работать им, как кувалдой. Растрепанный обер-гренадер получил по голове и разлегся на склоне. Подбежал Ветренко, ударил его по виску сапогом. Немцы дрогнули, полезли обратно на склон. Их осталось четверо, все раненные. Последнему под ноги бросился Никита Костромин. Немец с воплем заскользил обратно. И остальные далеко не ушли. Иванчин схватил брошенный кем-то МР-40 и ударил длинной очередью: двое погибли сразу, третий захлебнулся кровью и рвотой.

Ноги не держали, Шубин опустился на колени. Настя выжила ‒ сидела вытянув ноги и очумело вращала глазами, словно скатилась с горы без лыж и санок.

Внимание привлек майор Карлсдорф. Пленник полз по дальнему склону, воровато кося глазами, затем поднялся и засеменил прочь. Когда Шубин догнал его, тот уже карабкался на следующий склон и что-то хрипел в отчаянии. Глеб поднял с земли узловатую корягу и швырнул ее майору в спину. Немец не удержался, нога заскользила. Он зарылся носом в бугорок нерастаявшего снега.

‒ Вот зачем, герр Карлсдорф? ‒ бормотал Глеб, поднимая его за шиворот. ‒ Вы сами виноваты! Лежали бы смирно, и ничего бы не случилось.

Офицер люфтваффе сделал попытку подняться и ахнул ‒ нога подломилась. Глеб протащил его за шиворот и бросил среди мертвых и умирающих.

Шубин сидел на склоне и жадно курил. Зыбкие тени блуждали в темноте. Настя сидела на коленях, утирая слезы. За жизнь двух десятков немцев отдали пятерых своих.

Тела ребят уложили в ряд. Погиб Косаренко, потрясенный Толик Иванчин сидел рядом с ним и всматривался в мертвое лицо. Погибли оба богатыря ‒ сержант Мамаев и Тимофей Бугров. Погиб Саид Саидов. Шуру Панькова сначала сочли живым ‒ он какое-то время подавал признаки жизни. Но скоро все закончилось, сердце остановилось.

‒ Надо уходить, ребята ‒ сказал Шубин. ‒ Накройте наших чем-нибудь, нет времени хоронить. Немцы будут здесь очень скоро ‒ слетятся на шум. Собрать оружие и боеприпасы, через минуту выступаем! Пойдем в темноте. Не сможем идти, ляжем спать.

‒ Куда майора, товарищ лейтенант? ‒ устало спросил Ветренко. ‒ Он ногу сломал, а на себе мы его не дотащим…

Пленник кряхтел, ища приемлемую позу, и делал страдальческое лицо.

‒ Почему вы так смотрите, лейтенант? ‒ майор омертвел от страшных предчувствий. ‒ Вы в меня бросили корягу, вы сами виноваты…

‒ Не стоило сбегать, герр Карлсдорф. Вас предупреждали, вы не послушались.

‒ Подождите, я смогу идти! ‒ заволновался майор и стал подниматься. Но снова завалился. ‒ Дьявол! ‒ проскрипел зубами. ‒ Подождите, лейтенант, не стреляйте, дайте подготовиться.

Лицо пленника побелело, он впился ногтями в землю, губы что-то шептали. Шубин терпеливо ждал.

‒ Все, лейтенант, ‒ майор расслабился. ‒ Стреляйте, только побыстрее…

Шубин выстрелил майору в висок, поднялся и побрел к своим. Выжившие сидели кучкой и мрачно смотрели на командира.

‒ Не берите в голову, товарищ лейтенант. Легко пришел ‒ легко ушел, ‒ проговорил Ленька Пастухов. ‒ Сколько их еще будет, этих майоров и даже полковников…

‒ Посидим еще, нисколько не будет, ‒ Шубин убрал пистолет в кобуру. ‒ Все готовы? Пошли, нечего рассиживаться!

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

На рассвете группа Шубина обогнула немецкие посты и прошла безопасной тропкой через минное поле. Сон на свежем воздухе придал сил, люди ежились от холода.

‒ Нормально, братцы, скоро лето, ‒ бормотал, стуча зубами, Пастухов. ‒ Как-нибудь доживем, тогда отогреемся на солнышке.

Дозорных об их возможном появлении предупредили, препятствий им не чинили. Полк дислоцировался в лесистой местности на берегах двух рек (глубина обеих позволяла ходить вброд). Штаб располагался в деревушке Разборово, больше напоминающей хутор, а подразделения ‒ в окрестных осинниках. Здесь были вырыты траншеи, построены землянки и блиндажи. Личный состав взвода обитал на узком пятачке вблизи околицы, поэтому до полевой кухни они добегали первыми. Деревушка не раз подвергалась авиационным ударам, сюда заходили штурмовики. Штабистам каждый раз удавалось добежать до леса. Когда опасность отступала, тихо ругаясь, возвращались к месту службы.

Разведчики разбрелись по ходам сообщений. Товарищи встретили их, удрученно вздыхая.

Капитан Фокин выслушал доклад и покачал лысоватой головой.

‒ Сочувствую, лейтенант, жаль твоих людей. Но это война, куда денешься? Про майора, которого ты пристрелил, забудь ‒ невелика потеря. Он летун, такие немногое знают. Задание выполнено на отлично, аэродром мы расхреначили, ‒ капитан осторожно посмотрел на небо и улыбнулся. ‒ По крайней мере, оттуда фрицы больше не прилетали. Но в остальном ситуация сложная, за время твоего отсутствия она не улучшилась… Западными лесами противник не пойдет ‒ там дорог практически нет, а вот с севера и юга в скором времени надавит… Но пока отдыхайте. До завтра точно ничего не произойдет.

Люди приходили в себя, чистили и зашивали маскировочное одеяние ‒ не рассчитывая, что выдадут новое. В лесу выспались, но и сейчас от сна не отказались. На севере и юге гремела канонада ‒ немцы сжимали кольцо окружения. Но в расположении частей 113-й дивизии полковника Миронова пока было тихо.

 

Для Насти в свое время вырыли собственную землянку ‒ крохотную, с настилом и топчаном. Над головой накат из бревен. В качестве временного обиталища вполне сойдет. Все-таки женщина, нельзя ей жить вместе с мужиками. Красноармейцы в шутку ворчали, что строили для бабы и на то, что к ней мужик зачастит, не рассчитывали. У Шубина был собственный угол в блиндаже. Люди шушукались за спиной, завистливо вздыхали, но за рамки не лезли. Одни подшучивали: «В этой девице есть изюминка. А лейтенант у нас молодой, привлекательный, наивный». Другие поглядывали на парочку с печалью: «Дело пропащее ‒ крутить любовь на войне. Легкая интрижка ‒ другое дело». Но здесь без бинокля было видно, что боец Томилина сильно влюблена в Шубина. А их обоих убить могут в любой день, и весьма странно, что до сих пор не убили ‒ ведь воюют с первого дня. Вслух об этом не говорили, но мысль витала в воздухе.

Он залез к ней в землянку, когда сгустилась тьма. Хотя люди все знали, он все равно шел, как вор, сгорая от стыда и озираясь. Настя втащила его в землянку и повисла на шее. Выпрямиться в полный рост было трудно ‒ макушка билась о накат.

Потом они лежали и смотрели, как коптит снарядная гильза, а дым уходит в щель под потолком. Гнали прочь дурные мысли, старались не вспоминать, что было вчера, позавчера. Им было хорошо в землянке, они строили планы на будущее, в котором не было места войне.

 

Аэродром уничтожили, но положение оставалось тяжелым. Остатки армии окопались в лесах восточнее Вязьмы, кольцо окружения сужалось. 43-я армия прекратила попытки прорваться к окруженцам, все чаще возникало горькое чувство, что армию бросили на произвол судьбы. Осталось не больше трети личного состава, кончались боеприпасы и провиант. Постоянная перегруппировка сил ни к чему не приводила, до полного краха оставалось недолго.

В полку осталось меньше двухсот человек ‒ седьмая часть от списочного состава. Выяснилось, что немцы заткнули лазейку в районе памятной балки. Подошел мотопехотный батальон, рассредоточился по округе. Место возможного прорыва взял на контроль пулеметный взвод. Бойцы, доложившие об этом, удрученно вздыхали, отворачивались. Кольцо сжималось. Пока у противника не хватало сил рассечь позиции 33-й армии генерал-лейтенанта Ефремова, но дамоклов меч уже завис и с каждым днем становился ощутимее. Продолжались обстрелы. Подразделения полка перебазировались в юго-восточном направлении, окопались за речкой Вяземкой. Глубина этой водной артерии была по пояс, но речка имела высокие обрывистые берега, способные сдержать танки. Единственный мост на этом направлении был разрушен. Саперы установили временные понтоны, чтобы прошла техника, а потом сами же их взорвали. Тем же вечером немцы провели разведку боем ‒ два десятка солдат камышами подкрались к речке, где их засек пулеметчик. Перестрелка была недолгой, противник откатился, потеряв несколько человек. Раздосадованные неудачей гитлеровцы устроили минометный обстрел, и наши откатились в лес. Два дня стояло затишье, если не замечать регулярно взрывающиеся мины и снаряды.

 

15 апреля 50-я армия перешла в наступление с целью пробить коридор к ефремовцам. Несколько соединений вошли в прорыв и теперь успешно продвигались вперед. Но удача была недолгой ‒ немцы из района Грибово нанесли мощный контрудар и отбросили армию, когда до воссоединения с войсками Ефремова осталось всего два километра. У полка, расположившегося севернее, дела обстояли еще плачевнее. Танки проутюжили позиции, выжившие откатились к лесу. Вместе с бойцами отступал штаб полка ‒ десяток командиров среднего звена. От части осталось полторы сотни красноармейцев. Выжившие докатились до опушки, где попали в очередную засаду. Немцы обошли эту засаду, расположились у леса и принялись косить бойцов из пулеметов. Взвод охраны штаба предпринял отчаянную атаку, пробился к опушке. Погибли почти все, но дорога была расчищена. Два десятка штабистов ушли в лес. Немцы продолжили преследование, загнали людей в болото.

Капитан Фокин срочно вызвал Шубина и поставил перед ним задачу:

‒ Их семнадцать человек, лейтенант. Сидят в болоте, оттуда и радировали. От немцев оторвались, но заблудились. У них много раненых ‒ даже если бы знали дорогу, все равно бы не вышли. Нужно их вывести. Координаты тебе сообщат. Там командир полка майор Хонякин, начштаба Вобликов, полковой комиссар Гольцман и еще несколько человек. Сам понимаешь, мы не можем их бросить. Помнится, ты уже ходил через Грязевы топи, так что заплутать не должен. Действуй немедленно. Ляг костьми, но людей вытащи. Сколько у тебя бойцов?

‒ Тринадцать, товарищ майор. Было больше, но буквально сегодня троих потеряли. Вернее, они живы, но ранены.

‒ Красноармеец Томилина тоже входит в их число? ‒ хмыкнул Малахов.

‒ Конечно, товарищ майор, она такой же боец.

‒ Слушай, пожалей бабу! ‒ рассердился комполка. ‒ Хотя бы сегодня оставь ее в расположении. Убьют ‒ век же потом себе не простишь! Ладно, тебя убьют, дело, как говорится, житейское, но если все ее?.. Да расслабься, чего ты так напрягся? Послежу я за твоей зазнобой, не дам в обиду. А ты работай и ни на что не отвлекайся. Двенадцать человек ‒ нормальный отряд.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 

До опушки, за которой в низине простирались болота, оставалось двести метров, когда появились мотоциклисты на BMW R-75. Разведчики лежали за кочками. Три машины подъехали со стороны поля, где догнивала колхозная картошка, и встали у опушки. Траектория движения отряда пересекалась с этой группой. Мотоциклисты в прорезиненных плащах медленно проехали вдоль леса, потом развернулись и покатили обратно. Снова встали, посовещались, покурили и стали наматывать круги вокруг опушки. Разведчики с тоской наблюдали за их перемещениями. От земли исходил холод ‒ вообще-то не май месяц!

‒ Ну ядрена дверца, прискакала легкая кавалерия, ‒ ворчал красноармеец Завадский, тридцатипятилетний мужчина с седой головой. ‒ Товарищ лейтенант, долго будем ими любоваться?

‒ Может, прикончим их и войдем в лес? ‒ предложил молодой и нетерпеливый Вадик Муренич, выпускник витебского машиностроительного техникума и мастер спорта по бегу на длинные дистанции. ‒ А чтобы трупы пейзаж не портили, затащим их в кусты…

‒ Помолчи, ‒ осек его Шубин. ‒ Стрелять начнем ‒ все фрицы слетятся. Они болота окружили, а к каждой кочке солдата не приставишь.

Мотоциклистам надоело маяться без дела, они покатили в объезд лесной чащи.

‒ Особое приглашение требуется, товарищи разведчики? ‒ проворчал Шубин. ‒ Марш в лес!

 

Десять человек перебежали к опушке, затем подтянулись еще двое. Группа спустилась в заросшую черными осинами низину. С этой минуты началось блуждание по болотам. Здешние топи простирались на несколько десятков квадратных километров. Иногда болота обрывались, голубели озера, тянулось редколесье с относительно твердыми почвами, потом опять начинались низины, представляющие серьезную опасность. Преобладали кустарники ‒ пока еще голые, кривые, невысокие. Между ними поблескивали «окна» ‒ иногда вода по колено, иногда губительная топь. В этом квадрате Шубин никогда не был, но направление знал. Предстояло углубиться в эту клоаку километра на четыре. Люди медленно передвигались в колонне по одному.

Головные Фадеев и Костромин проверяли тропу жердинами.

‒ Ну чего ты в нее тыкаешь, Никита? ‒ раздраженно бурчал коренастый круглоголовый Фадеев, бывший сотрудник милиции из шахтерского городка. ‒ Видно же, что твердая почва!

Он отпихнул плечом товарища, шагнул и провалился по голень, успев схватиться за ближайшее дерево. Остаток пути Фадеев был задумчив и вяло огрызался на подколки товарищей.

В низинах было глухо, как в склепе, звуки извне практически не поступали. Но когда бойцы выбирались на открытую местность, они слышали канонаду. Иногда казалось, что мины и бомбы сыплются совсем рядом.

Группа прошла половину пути, когда по курсу выросла обширная топь, лишь на отдельных участках прореженная кочками. На открытых местах чернел снег. Водную гладь покрывала тонкая ледяная корка, ломающаяся от легкого прикосновения. Люди в растерянности мялись на берегу пруда. Обходной путь предстоял долгий и непредсказуемый. Угловатый, обманчиво нескладный красноармеец Руденко отобрал у Костромина шест и осторожно попробовал воду. Жердина вошла сантиметров на пятнадцать. Руденко сделал шаг, стал щупать дальше. Шест провалился почти наполовину. Боец замахал руками, Костромин бросился на выручку. Разведчика спасли, но шест утопили.

‒ Ну вот, остались без инструмента, ‒ недовольно проворчал Фадеев. ‒ Ты, Владимир Михайлович, прямо как Фома неверующий!

‒ Товарищ лейтенант, обходить придется, ‒ произнес Алексей Становой, осанистый, голубоглазый, из тех, по ком во все века сохли девчонки. ‒ Понятно, что это долго, но другого выхода нет.

‒ Догадливый, боец! ‒ крякнул Шубин. ‒ Вот ты и двигай в обход. Да Глинского с собой возьми. А вы двое, ‒ он повернулся к Ляху и Иванчину, ‒ идите в другую сторону. Посмотрим, кто раньше дорогу найдет.

Задержка была продолжительной, разведчики потеряли больше часа на поиск обходной дороги и еще примерно столько же, чтобы обойти коварную трясину.

Солнце миновало зенит, до сумерек оставалось часа четыре, когда группа наконец вышла в нужный квадрат. Уставшие, они брели по мутной жиже, с трудом вытаскивая ноги из клейкой массы. Ветер протяжно выл в кронах искривленных деревьев, иногда донося звуки выстрелов. Разведчики замирали, тревожно вслушивались. Местность пошла на подъем, под ногами уже не чавкало. Зеленел пригорок. Прямо по курсу простирались кустарниковые заросли и островки леса. Дальше снова стартовали опасные низменности.

Шубин присел на корточки и сделал знак: всем лежать. Как-то сухо стало в горле ‒ не к добру! Он перебежал к кустарнику, махнул рукой. Люди подтянулись. Рядом присел Завадский, потянул носом:

‒ Что-то тут не то, товарищ майор… Запах какой-то… Кровь, металл, гниль…

Завадский работал лесником под Омском, хорошо ориентировался в лесах и имел обостренное обоняние. Глеб тоже что-то чувствовал, но, хоть убей, не понимал что. Два человека отправились в обход направо, двое ‒ налево, остальные, рассыпавшись цепью, пошли в кусты.

 

Страшную находку обнаружили метров через семьдесят, на поляне. Муренич обернулся. Он был смертельно бледен. По цепи передали: тихо, замереть!

На поляне лежали мертвые тела, нашпигованные пулями. Все в советской форме, в основном командиры. Рядом с телами валялись пистолеты и самозарядные винтовки Токарева, простреленная рация. От этого зрелища волосы поднялись дыбом, а в горле вырос колючий ком. Очевидно, это и был штаб разыскиваемого полка и несколько примкнувших к нему красноармейцев. Люди выбрались из болота на сухой участок ‒ форма была оборвана, измазана грязью, и отсюда они радировали в штаб 290-го полка, прося о помощи. Видимо, сигнал перехватили немцы, все поняли ‒ сигнал передавали открытым текстом, и отправили группу ликвидации.

Шубин присел на корточки и прикоснулся к шее светловолосого красноармейца, сжимавшего винтовку. Кожа была теплой. Не пустись разведчики в обход, они бы успели! Значит, звуки выстрелов не чудились. Фашисты сделали свое черное дело и ушли! Нападение было внезапным, ударили с нескольких сторон и перестреляли весь рядовой состав. Остальным, возможно, предложили сдаться, но командиры продолжили отстреливаться. Двое пытались пробиться ‒ их мертвые тела лежали в стороне. Один был капитаном, другой старшим лейтенантом. Двое мужчин в возрасте покончили с собой выстрелами в голову ‒ комполка и полковой комиссар.

Разведчики растерянно озирались, блуждали по поляне ‒ задание провалили, живых не нашли.

Шубин пересчитал убитых ‒ семнадцать. Тревожные молоточки стучали по черепу. Немцы перехватили сигнал и вычислили координаты ‒ значит, могли догадаться, что на выручку штабистам придет специально снаряженная группа. Если время их не подгоняло, они могли расположиться неподалеку и выжидать. Сердце бешено стучало. Округа не подавала признаков жизни. Он приложил палец к губам. Подчиненные поняли, сделались тише воды, ниже травы. Глеб жестикулировал: «Двое налево, двое направо, еще двое прямо. Дистанция тридцать метров. Все осмотреть и сделать выводы».

‒ Глинский, Иванчин, собрать документы у убитых, ‒ шепотом приказал он. ‒ У вас две минуты.

Разведчики попятились в кустарник в ожидании, пока товарищи соберут документы. Завадский не ошибся насчет запаха ‒ многие уже до стрельбы имели ранения.

Бойцы вернулись. На первый взгляд все было спокойно. Нужно срочно уходить. Красноармейцы рассыпались цепью, стали пробираться через кустарник.

Сзади хрустнула ветка. Глеб резко обернулся и обнаружил перед собой смертельно бледное лицо Муренича. У бойца подрагивала нижняя губа.

‒ Товарищ лейтенант, мы последними шли, ‒ зашептал Муренич. ‒ А я еще задержался на поляне, почувствовал что-то! За нами немцы идут!

‒ Ты что, боец, белены объелся? Они бы давно нас атаковали!

Но сердце предательски дрогнуло.

‒ Я же не слепой! ‒ жарко шептал красноармеец. ‒ Неужто немецкую солдатню от коряги не отличу? Может быть, им невыгодно в таких условиях атаковать ‒ мы же не толпой стояли, а рассредоточились. Точно говорю, двое вылезли с другой стороны полянки, когда мы оттуда свалили. У них маскировочные сетки на касках, одеты в пятнистые комбинезоны ‒ это не просто солдаты, а ихняя разведка. Они выходить не стали, только один махнул кому-то. За нами идут, товарищ лейтенант. Мы из кустов выберемся, в кучку соберемся, в этот момент нас и перестреляют.

В словах бойца присутствовала истина. Молодой, нетерпеливый, вечно лезет на рожон, а котелок-то у него варит! Шубин лихорадочно соображал. В кустах стрелять не начнут, если разведчики не выдадут себя, дождутся, пока вся группа выйдет на открытое пространство ‒ и тогда кинжальным огнем в спину. Шубин содрогнулся ‒ а ведь этот парнишка сейчас спас всю группу!

‒ Молодец, Муренич. Дуй вперед, не оглядывайся.

Глеб косился за спину, но никого не видел. Стена кустарника смыкалась за спиной. Листва отсутствовала, но обилие ветвей создавало непроницаемый экран. Рядом двигался Лева Глинский. Шубин шепотом распоряжался:

‒ Передать по цепи: сзади немцы, но виду подавать нельзя! Выйдем из кустов ‒ и стремительно прорываемся на опушку, за деревья! Никаких вопросов не задаем, на товарищей не смотрим, просто бежим со всех ног!

Это было единственно правильное решение. Пока противник сообразит да пока сам выйдет из кустов. Принимать бой в такой чаще невыгодно ‒ можно своих зацепить. Люди передавали по цепи недобрую весть, невольно ускорялись, лезли через дебри, отгибая ветви.

Когда дошли до просвета, вся группа высыпала наружу почти одновременно и рванула по склону. За несколько секунд бойцы преодолели пустое пространство, влетели в лес, притаились за стволами поваленных и целых деревьев. Наверху затрещали ветки ‒ выбежали несколько человек в пятнистых комбинезонах. Немцев было немного. Их взорам предстал пустой склон. А через мгновение лохматая опушка ощетинилась огнем. Двое покатились по склону, напичканные пулями, остальные полезли обратно. Один не успел, вывалился обратно из кустов и упал, разбросав руки в кожаных перчатках ‒ эта публика была экипирована по последнему слову! Несколько человек укрылись в кустах, но там было трудно залечь, и это стало для них ловушкой. Пули сыпались градом, раненые кричали. Мстительно смеялся Григорий Фадеев, опустошая диск ППШ. Что-то залихватски свистел Никита Костромин. Разобрались со всеми ‒ из кустов уже не стреляли.

Шубин крикнул:

‒ Прекратить огонь!

‒ Товарищ лейтенант, уходим? ‒ крикнул Ленька Пастухов.

‒ Уходим, ‒ отозвался Глеб. ‒ Все в лес, собираемся на тропе. Бегом, бойцы!

Но плотный фланговый огонь прижал красноармейцев к земле. Стреляли слева, фактически с той же опушки. Шубин скатился с бугорка. Пули вскопали землю перед носом, он метнулся в сторону и ударился головой об обломанный сук. От острой боли померкло сознание, но быстро очнулся и заполз за дерево. Вскочил Руденко, намереваясь перебежать за дерево, но передумал, открыл огонь из ППШ. Пули пропороли грудь, бойца отбросило к дереву. Он медленно сполз по стволу. Фашисты тоже углубились в лес.

Местность понижалась к болоту, растительность вставала стеной, громоздились груды хвороста и бурелома. Эффективно действовать в таких условиях невозможно. Шубин кричал Иванчину, палившему из-за дерева, чтобы он остался, а остальным велел уходить на тропу. Иванчин продолжал долбить, крича командиру, что у него кончаются патроны.

‒ Тогда уходи! ‒ прохрипел Шубин.

‒ Без вас не уйду, товарищ лейтенант! Идите сюда, я прикрою, наши уже ушли!

Ноги путались в переплетении веток и стволов, сучья и корни цеплялись за ноги. Иванчин схватил Глеба за рукав, куда-то потащил. Среди деревьев мелькали немцы. Они передвигались на четвереньках, использовали укрытия. Глеб отталкивал от себя Иванчина и орал, чтобы тот уходил ‒ какой от него прок без боеприпасов? Но тот упорствовал. У Шубина тоже кончились патроны. По виску текло что-то горячее ‒ встреча головы с сучком не прошла бесследно. Они карабкались через горы бурелома. Противник завершил охват и теперь находился фактически в тылу.

В какой-то момент Глеб споткнулся, а Толик не оглянулся. Закружилась голова. Стреляли где-то рядом, автоматные очереди больно хлестали по ушам. «Кажется, все», ‒ подумал он равнодушно. А что он хотел? Удача не бывает вечной… В лесу кричали, отстреливались отступающие разведчики. Глеб сумел подняться и прижаться спиной к дереву. Метрах в двадцати возникла фигура. Немец скалился. У него было прямоугольное лицо, будто вырубленное топором, на лбу блестели бусинки пота. Солдат присел на колено, аккуратно вынул из подсумка «колотушку», отвинтил колпачок и дернул за выпавший шелковый шнур. Он бросил гранату с филигранной точностью, она вписалась в просвет между ветвями, ничего не задела и упала в нескольких шагах от лейтенанта разведки. Нескольких секунд хватило, чтобы перебраться за дерево. Глеб прижался к стволу и закрыл глаза. Громко хлопнуло по ушам, осколки ударили по стволу. Земля ушла из-под ног. Шубин сполз, цепляясь за неровности коры.

 

Какая-то малая часть сознания еще оставалась. Кричали люди, беспорядочно трещали автоматы. Кроны деревьев покачивались перед глазами. Вразвалку подошел до зубов экипированный немецкий солдат, навел на Глеба ствол и стал с любопытством его рассматривать. Выстрелы стихли, крики смолкли. «Вот же угораздило», ‒ вяло подумал Шубин. Немец ощерился, подмигнул. Его лицо внезапно стало размываться, помутнели плечи, развитой торс и ствол автомата. Зато необычайную резкость приобрел палец, обжавший спусковой крючок. Он был неподвижен, но вдруг пришел в движение и стал оттягивать гладкое металлическое изделие. «Да ну, ‒ лениво шевельнулось в голове, ‒ вот так запросто? А почему должно быть сложно? Другие умирают быстро, а ты хотя бы успел понять, что все закончено…»

‒ Кунце, не спеши, ‒ внезапно бросил кто-то.

Захрустел хворост, и появилась вторая омерзительная личность, по-видимому, представитель командного состава. У данного экземпляра была холеная физиономия и небесно-голубые глаза. «Как странно, ‒ подумал Глеб. ‒ У красноармейца Станового очень похожие глаза, а какие они разные». Старший сел на корточки и отогнул у Шубина ворот комбинезона.

‒ О, это офицер, ‒ задумчиво изрек он. ‒ Не бог весть какая фигура, всего лишь лейтенант, но все-таки. Он не ранен, просто оглушен и голову расцарапал. Вытаскивайте его из болота! Придет в себя, будем разговаривать.

«Хрен тебе, ‒ вяло подумал Глеб, когда его под мышки потащили из леса. ‒ Не будем мы с тобой разговаривать, не хочется что-то сегодня». Смерть отступила, но, видимо, ненадолго. В какой-то момент он оказал сопротивление, стал вырываться. Последовал удар в затылок.

Лейтенанта уволокли в кусты, протащив мимо трупов немецких солдат. Офицер отдавал приказания, его голос звучал глухо, словно из набитого помехами радиоприемника: осмотреть лес, выявить тропу, по которой пришли русские, поставить растяжки. Потом он склонился над пленным и стал спрашивать на ломаном русском: с кем говорит, в какой части служит, кто командир, какое получил задание? Шубин представился несуществующей личностью, бормотал номер несуществующего полка, с ходу выдумал фамилию Ливнев. Немец поморщился ‒ по-видимому, номера частей дивизии Миронова он знал.

‒ А вы выдумщик, господин лейтенант, ‒ сухо улыбнулся офицер. ‒ Но похвально, что в такой ситуации способны заниматься сочинительством.

Последовал удар сапогом по бедру. Шубин взвыл ‒ немец знал, где находится самая чувствительная мышца.

Всплыл вопрос: ушла ли группа? Выстрелов не слышно, значит, все в порядке…

Допрос продолжился:

‒ Лейтенант, ваши люди ведут себя так, словно у вас в запасе несколько жизней. Вы деретесь даже в безнадежных ситуациях, рассчитывая непонятно на что, когда солдаты нормальных армий сдаются в плен. Из этого я делаю вывод, что ваша армия непрофессиональна, вы сборище дилетантов, берущих числом и ослиным упрямством. На последнем я настаиваю ‒ вам ничто не мешает назвать себя и вашу часть. Уверяю вас, от этого ход войны не изменится, вы все равно проиграете, а себе, возможно, сохраните жизнь. В этом я не уверен, но такое возможно. ‒ Губы немца перекосила циничная гримаса. ‒ Но нет, вы юлите, изворачиваетесь… Знаете, вы мне любопытны, ‒ офицер смотрел с интересом. ‒ Не ваша личность, а ваша психология, образ жизни, от которого люди нормальных стран приходят в ужас.

Похоже, это любил поболтать. Но Глеб не мог ему помочь ‒ разговаривать с этим типом у него не было желания.

Раздался крик со стороны опушки: «Гауптштурмфюрер, в лесу нет никого, русские ушли! Они одного потеряли!» Этим «одним» был, по-видимому, красноармеец Руденко. Шубин вздрогнул. Офицер заметил это и удивился:

‒ О, только не говорите, что вы не понимаете по-немецки, господин лейтенант! Вы все прекрасно поняли. Это приятный сюрприз. Отрадно встретить в дикой стране образованного человека. Предлагаю не тянуть резину. Вы намерены сотрудничать? В случае положительного ответа вас доставят в нашу часть, вы не будете ни в чем нуждаться и сможете реализовать свои способности в борьбе с коммунистическим режимом, который, я в этом уверен, принес неисчислимые страдания вам и вашим близким.

А безбедную старость они не предлагают?

‒ Да пошел ты, ‒ пробормотал Шубин. И чтобы не осталось сомнений, продублировал то же самое по-немецки.

Немец сокрушенно вздохнул и поднял пистолет.

‒ Вы меня разочаровали, господин лейтенант. Вы ничем не отличаетесь от этих людей и ведете себя с упрямством упомянутого животного.

Прогремела автоматная очередь, офицер переменился в лице и упал ничком, при этом доверчиво пристроив голову на коленях лейтенанта. Пистолет упал в траву. Разразилась перестрелка. Кричали, падали солдаты. За пределами зарослей тоже гремели выстрелы. Глеб приподнялся, сбросил с себя окровавленную голову и взял пистолет. Мимо пробежал солдат в комбинезоне с автоматом. Он споткнулся о мертвое тело, чертыхнулся и прыгнул на край поляны, вскидывая автомат. Рука дрожала, но Глеб старательно целился. Пуля ужалила его в спину. Он вздрогнул, но автомат не выронил. Обернулся и злобно уставился на лейтенанта. Глеб выстрелил еще раз. Немец выронил автомат и завалился в кустарник. Силы иссякли ‒ Шубин уронил пистолет.

‒ Товарищ лейтенант, вы живы? ‒ сквозь кусты проломился взъерошенный Ленька Пастухов. Он выпрыгнул на поляну и облегченно перевел дыхание: ‒ Фух, живы! С вами точно все в порядке? А откуда кровь? ‒ Ленька опустился на колени, хотел прикоснуться к голове командира, но не решился. ‒ А понятно, это не пуля…

‒ Много ты понимаешь в пулевых ранениях в голову… ‒ Глеб приподнялся.

‒ Где он? ‒ на поляну выпрыгнул Ветренко, за ним кто-то еще. ‒ Оба-на, жив наш командир! ‒ взвыл мастер спорта по метанию копья. ‒ Значит, не зря вернулись!

Стрельба прекратилась ‒ всю немецкую группу уничтожили.

‒ Вставайте, товарищ лейтенант. Какой-то вы неповоротливый сегодня, земля вас не держит… ‒ Пастухов помог Глебу подняться. ‒ Двигать надо отсюда, а то еще кто-нибудь придет… Руденко у нас убили. Хотя вы, наверное, знаете. Сам полез под пули. Зачем, спрашивается? Вроде осмотрительный был мужик… А мы идем по тропе, смотрим, вас нет. А тут еще Толян подбегает, жалуется, что не дождался вас. Слышим, тихо стало, не стреляет никто. Посовещались и малым ходом пошли обратно ‒ не бросать же вас зверью на съедение!

‒ Молодцы, парни, спасибо, ‒ хрипел Глеб. ‒ До сих пор поверить не могу, что в плену побывал.

‒ Да разве ж это плен? ‒ рассмеялся Алексей Становой. ‒ Так, десять минут страха. Вам и переживать не стоило, товарищ лейтенант, в разведке своих не бросают.

 

И снова группа вбегала в лес.

‒ Наваждение какое-то, ‒ сетовал Пастухов. ‒ Словно мы это уже делали.

‒ Повторение ‒ мать учения, боец, ‒ смеялся Костромин.

Состояние Шубина было отвратительное. Все происходило стремительно ‒ плен, освобождение, голова не успевала осмыслить. Рядом на коленях сидел Серега Лях, в далеком прошлом обучавшийся на медбрата, и вытирал кровь с головы командира. Бинты в вещмешках имелись у всех, плюс кое-какие таблетки. Ассортимент лекарств в Красной Армии был невелик ‒ йод, стрептоцид, перекись водорода и мазь Вишневского (последняя весьма успешно избавляла раны от гноя). Серега чем-то мазал рану на виске, бинтовал голову, да с таким усердием, что потом невозможно было натянуть пилотку.

Глеб приходил в себя. Он мог передвигаться, думать, воевать. А то, что от всего перечисленного дико болела голова, так на это наплевать и растереть. Поначалу его поддерживали, потом он шел сам, но быстро уставал, приходилось останавливаться. Спешить уже было некуда. Задание не выполнили, потеряли бойца, но зато уничтожили матерых фашистов из СС.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

 

Темнота накрыла землю, когда измотанная разведка вернулась домой. Подкашивались ноги, но Шубин передвигался самостоятельно, опираясь на срубленный товарищами костыль. Люди брели опустив головы по изгибам ходов сообщений, разбредались по окопам и землянкам.

Навстречу выбежала Настя, облегченно выдохнула ‒ жив! Пастухов довел его до медсанчасти и сдал в руки санинструктору Варе, с которой успел подозрительно переглянуться и что-то прошептать ей на ухо. В руках профессионала Шубин почувствовал себя увереннее. Варя скормила ему обезболивающие таблетки, размотала бинты, обработала рану и снова замотала. При этом она озабоченно цокала и качала головой, а Ленька Пастухов блуждал кругами и не мог дождаться, когда останется с девушкой наедине. Состояние Шубина улучшилось. Откуда ни возьмись объявилась Настя и подставила плечо. Шубин отбивался, шутил, что уже побывал сегодня в надежных женских руках и больше это не требуется.

В блиндаже комполка висела гнетущая тишина. Майор Малахов был мрачен и неразговорчив. Укоризненно глядел на Шубина капитан Фокин ‒ дескать, бывает и на старуху проруха, но к делу могли бы подойти и более ответственно.

‒ Понятно, лейтенант, ‒ вздохнул Малахов, выслушав подробный отчет. ‒ Даже не знаю что сказать. У тебя была несложная задача ‒ вывести из болота полтора десятка человек…

‒ Товарищ майор, я все понимаю и не снимаю с себя ответственности. Но немцы перехватили сигнал штабистов и выслали группу ликвидации. Они успели раньше нас. А мы плутали по болотам, долго шли в обход…

‒ Да я-то понимаю, что вы не могли через них перелететь, ‒ майор Малахов окончательно помрачнел. ‒ Ладно, Шубин. Хорошо хоть догадался собрать документы убитых. Иди отдыхай, будем разбираться с этим делом.

 

Разбирательство окончилось странно.

Ночь прошла в объятиях Насти, чувствовал себя Шубин по пробуждении сносно. Повязка уже не кровоточила, голова болела в меру. Второй день не беспокоили немцы ‒ явно что-то замышляли. Под звуки канонады на востоке он ополоснул лицо из уличного рукомойника.

‒ Лейтенант Шубин? ‒ произнес за спиной строгий голос.

Что-то укололо под лопатку. Глеб обернулся. За спиной стоял субъект в опрятной форме начсостава, явно не бывшей в переделках, в петлицах поблескивали две шпалы. У субъекта были холодные глаза, смотрящие с прищуром. Шубин мысленно чертыхнулся: тренируют они, что ли, этот всевидящий взгляд? Позади субъекта стояли еще двое, с кобурами на ремнях. За перелеском на проселочной дороге виднелся ГАЗ-64 с помятым кузовом ‒ подъехал неслышно. И эти трое подошли, наверное, на цыпочках.

‒ Да, это я. В чем дело? ‒ голос предательски дрогнул.

‒ Особый отдел дивизии, ‒ сухо отозвался пришелец. ‒ Старший лейтенант госбезопасности Сахнов. Проследуйте, пожалуйста, за нами.

‒ В чем дело, товарищ старший лейтенант? ‒ в горле пересохло.

‒ Вам все объяснят, ‒ субъект не менялся в лице. ‒ Пожалуйста, следуйте за нами.

Из землянки вышла растрепанная Настя, ее глаза предательски заблестели. Шубин остановил ее жестом руки ‒ не хватало еще бабских истерик. Настя споткнулась, растерянно заморгала. Особист покосился на нее через плечо и пренебрежительно усмехнулся.

Из соседней землянки выбрались Ветренко и Григорий Фадеев, хотели закурить, но застыли с открытыми ртами. Этим тоже пришлось сигнализировать, чтобы не вмешивались. Не хватало еще потянуть за собой ни в чем не повинных ребят.

‒ То есть вы не можете внятно сказать, зачем вы приехали? ‒ упорствовал Шубин.

‒ Повторяю, вам все объяснят. ‒ Субъект демонстрировал ангельское терпение. ‒ Поторопитесь, товарищ лейтенант, не вынуждайте нас применять силу. Если все окажется в порядке, вас привезут обратно.

‒ Но у меня есть свои командиры… ‒ Он словно цеплялся за соломинку.

‒ Ваши командиры уже поставлены в известность.

В гробовом молчании он дошел до машины и обернулся. Настя чуть не плакала. Ее держал за рукав Ленька Пастухов, что-то бормотал, успокаивал ‒ дескать, дело житейское, поговорят и отпустят. Товарищи из взвода были уже в курсе, все высыпали, стояли удрученные и неразговорчивые. Водитель газика завел двигатель, два молчуна подперли лейтенанта с боков. Сахнов сел рядом с водителем ‒ невозмутимый, как сфинкс. «До чего же странно, ‒ мелькнула мысль. ‒ Все летит к чертям, армия гибнет, а эти церберы продолжают свою работу, как будто ничего не происходит!»

Молчали всю дорогу. «Козлик» прыгал по ухабам, вписываясь в извивы проселочных дорог. До штаба дивизии было три километра, но в сам поселок не поехали ‒ изолятор милицейского отделения, переоборудованный для армейских нужд, располагался на окраине.

Мрачные предчувствия подтвердились. Лейтенанта поместили в подвал, втолкнули в зарешеченный отсек, и охранник в фуражке войск НКВД невозмутимо запер замок.

‒ Что происходит, товарищ старший лейтенант госбезопасности? ‒ Глеб уже с трудом сдерживался.

‒ Вы задержаны, ‒ невозмутимо ответствовал Сахнов.

‒ Это я вижу. За что?

‒ Вам все объяснят. Увы, я не ваш следователь.

 

За два часа он превратился в комок нервов. Дважды мимо проходил охранник, и Глеб вскакивал, требуя вызвать начальство. На каком основании его задержали? Сколько можно глумиться? Но охранник даже ухом не вел, как будто Шубин сидел в параллельном мире.

Потом он решил набраться спокойствия, откинул голову к стене и закрыл глаза. Тут же загремели засовы, и вошел сержант, который поставил его в известность, что ему поручено сопроводить задержанного на допрос. Очевидно, арестант не проявил должной прыти ‒ его грубо толкнули в спину и обложили бранью.

В комнату из-за шторы дозированно проникал дневной свет. Другого освещения не было. Видимо, в мирные времена здесь была дежурка. На шкафах пылились горы папок. У капитана НКВД, сидящего за столом, были близко посаженные глаза, отчего он сразу не расположил к себе.

‒ Присаживайтесь, ‒ кивнул он на табурет, приставленный к стене. ‒ Моя фамилия Латкис, я капитан особого отдела, ‒ сухо представился субъект. ‒ Для вас ‒ гражданин следователь. Теперь что касается вас. Вы лейтенант Шубин, проходите… проходили службу в 290-м полку 113-й стрелковой дивизии. Все правильно?

‒ Да, все правильно.

Последовали дежурные вопросы: имя, отчество, дата и место рождения, состав семьи. Ответы следователь записывал карандашом на сероватом листе бумаги, лежащем в открытой папке.

Латкис сверлил его глазами. Снова последовали вопросы:

‒ Вы отдаете себе отчет, гражданин Шубин, в том, что именно по вашей вине погиб на болотах штаб 116-го стрелкового полка, а именно командир полка Хонякин, начальник штаба Вобликов и полковой комиссар Гольцман?

‒ Что? ‒ Глеб вздрогнул ‒ так вот с какой стороны они решили зайти! ‒ Вы в своем уме, товарищ капитан?! Что вы себе позволяете? С какой это стати я виновен в гибели штаба полка? Немцы загнали людей в болото, они радировали, и мы сразу же выступили для оказания помощи…

‒ Во-первых, не сразу, ‒ перебил его Латкис. ‒ Согласно данным, полученным нашими людьми, вы довольно долго тянули резину. Потом, когда до людей товарища Хонякина оставалось чуть больше километра, вы решили сменить маршрут и отправились дальней дорогой. И что в итоге вышло? Вы даже не скрыли в своем отчете, что, когда вы прибыли, тела были еще теплые. Не смени вы маршрут, ваши люди сумели бы отстоять наших командиров. И успели бы вытащить их из-под носа немцев и привести в расположение.

‒ Но это же бред, товарищ капитан! ‒ Шубин кипел, ему все труднее удавалось сохранять самообладание. ‒ И на основании такого факта вы обвиняете меня в столь страшных вещах? Вам больше заняться нечем?

‒ Я бы попросил вас вести себя прилично, ‒ нахмурился следователь. Напрягся и громила в дверях. ‒ Заметьте, я вам не грубил. Впрочем, не исключаю, что в связи с вашим поведением мы можем сменить формат беседы. Держите себя в руках, Шубин. Вы нервничаете? Вам совесть не дает покоя? Или это не совесть, а что-то другое?.. Почему вы сменили маршрут?

‒ Болото было на пути, ‒ буркнул Глеб. ‒ Глубокое гиблое болото, понимаете? И слева болото, и справа болото. Мы бы утонули, пойди мы прямо. Пришлось искать обходную дорогу, на это ушло много времени. Другой возможности не было. Почему бы вам не опросить членов моей группы? Они при этом присутствовали и могут подтвердить мои
слова.

‒ Неужели? ‒ прищурился Латкис. ‒ Но ведь до этого вы шли прямо, не так ли? Ваши люди при этом присутствовали, не спорю, но решение принимали только вы.

‒ То есть я намеренно задержал продвижение группы, чтобы предоставить немцам возможность расправиться с людьми товарища Хонякина? Вы серьезно, товарищ капитан?

‒ Докажите, что это не так.

‒ Именно я должен это доказывать? ‒ Глеб чуть не задохнулся от возмущения.

‒ Именно вы, ‒ кивнул Латкис. ‒ Или вы забыли, что мы живем не в буржуазном государстве с их сомнительной презумпцией невиновности?.. Вам нечего сказать, Шубин? Факт остается фактом: вы намеренно задержали свою группу, сославшись на какие-то мифические топи, и именно этого времени не хватило нашим командирам, чтобы спастись. Против фактов не попрешь, Шубин. И не надо заниматься демагогией и ссылаться на роковое совпадение.

‒ Но зачем мне это?

‒ Вот вы и объясните, ‒ следователь с любопытством склонил голову. ‒ Слишком уж вы взволнованы, Шубин, чересчур взвинчены, к чему бы это? Разве невиновные ведут себя подобным образом?

Абсурд расцветал махровым цветом, даже не верилось, что это происходит на самом деле.

‒ Ладно, думайте что хотите, ‒ Шубин скрипнул зубами. ‒ Вы хоть в курсе, что я воюю с первого дня? Не отсиживаюсь в тылу, как некоторые, а все свое время провожу на передовой. Воевал под Смоленском, под Вязьмой, под Можайском, под Москвой. Вы считаете, я начал симпатизировать немцам и получил от них мысленное указание задержать группу? Ведь иначе как мысленно я это указание получить никак не мог…

‒ Молчать! ‒ хлопнул по столу следователь.

Его физиономия побагровела. Громила оторвался от порога, но Латкис сделал ему жест повременить.

‒ Что, Шубин, нервы шалят? ‒ Он успокоился так же быстро, как вскипел. ‒ Не помогает демагогия ‒ решили поглумиться? Я привожу вам факты, а не какие-то домыслы, а оспаривать факты бессмысленно. Ваша биография меня не волнует ‒ люди меняются, и нечего совать мне под нос ваши сомнительные заслуги. Вы опоздали, хотя могли успеть, и из-за этого погибли люди. Пусть это и не предательство, но все равно преступная халатность. Помимо прочего вы ухитрились попасть в плен, не станете возражать? Это также присутствует в вашем отчете.

‒ Что было, то было, ‒ согласился Глеб. ‒ Проступок, конечно, серьезный. Я пробыл в плену десять минут, был схвачен в беспомощном состоянии, когда прикрывал отход своих людей. На вопросы офицера не отвечал и вряд ли за столь короткое время мог согласиться на сотрудничество с Германией. Потом вернулись наши, уничтожили группу немецких солдат…

‒ Отвечали вы на вопросы офицера или нет, мы не знаем, ‒ хмыкнул Латкис. ‒ Лично мне что-то подсказывает, что отвечали. Признайтесь, вы не очень обрадовались, когда вернулись ваши бойцы и перебили вражеских солдат?.. Ладно, вопрос риторический. Вы потеряли бойца, и эта гибель была нисколько не оправданной.

Он снова начал закипать.

‒ Несколько дней назад вы потеряли еще пятерых, возвращаясь с задания. Этот список можно продолжать. Только вы сами почему-то живы. На болотах вы потеряли автомат ‒ допустим, это связано с вашим пленением…

‒ Взамен приобрел немецкий МР-40, ‒ буркнул Глеб. ‒ Вы сейчас вообще о чем, товарищ капитан?

‒ Да так, мысли вслух. Плюс ваши совершенно аморальные отношения с бойцом вашего взвода ‒ некоей Анастасией Томилиной. Какой пример вы подаете бойцам? Вы окончательно потеряли стыд и совесть, Шубин? Да, ваши бесстыжие шуры-муры не являются, к сожалению, уголовным деянием, но ярко свидетельствуют о вашем моральном разложении.

От боли мутило, но Шубин поднялся и тяжело опустился на табурет. Громила с невозмутимой миной висел над душой, поигрывая кулаком.

‒ Строптивая вы личность, Шубин, ‒ посетовал Латкис, вставая из-за стола, чтобы размять ноги. ‒ Нормальные люди в подобных ситуациях ведут себя не так. Впрочем, я и не рассчитывал, что вы будете сотрудничать со следствием. Допустим, сговор с фашистами ‒ это чересчур. Вы не имели возможности договориться заранее. Но преступная халатность, повлекшая за собой массовую гибель командиров Красной Армии, налицо. Сюда же плюсуем сдачу в плен ‒ это очень нехорошо, Шубин, даже не знаю, как вам помочь. ‒ Иезуитская ухмылка исказила маловыразительное лицо следователя. ‒ Изобличающие факты перед глазами!.. Ну хорошо, не будем вас мучить. Ваше дело передадут в трибунал армии. Решение, думаю, не задержится. В исключительных случаях присутствие обвиняемого необязательно. Шабанов, уведи его.

Громила забросил лейтенанта обратно в камеру ‒ благо дорога была недальней. Второй конвоир запер замок.

Состояние было скверным. Лейтенант у сержанта Шабанова явно был не первым ‒ он знал, как и куда бить. Острая боль внутри не проходила, мешала собраться с мыслями.

Снова последовали долгие часы забытья. Шубин стонал, метался в бреду, потом очнулся, сел на шконку. Зверски хотелось курить и есть. Кормить его, судя по всему, не собирались ‒ значит, не заслужил. Канонада превратилась в привычный фон. Подрагивала земля, сыпалась штукатурка с потолка.

Послышались голоса ‒ кто-то шел по коридору. Шубин поднялся, держась за стену. К камере подошел комполка Малахов. Лучик надежды сверкнул в мозгу. Шубин бросился к решетке и вцепился в прутья:

‒ Товарищ майор, здравия желаю!

‒ Да мое-то здравие со мной, а вот тебе, лейтенант, оно точно не помешает… ‒ неловко пошутил Малахов. Он был бледен, от майора исходил слабый запашок спиртного ‒ тяпнул, стало быть, с горя. ‒ Прости, лейтенант, неудачная шутка… Они что, били тебя?

‒ Так сделайте что-нибудь, товарищ майор, вы же командир полка, имеете влияние!

‒ Я все понимаю, лейтенант, поэтому и пришел к тебе. Постараюсь сделать все, что от меня зависит… Ладно, извини, мне надо ехать в полк ‒ мы на совещание в штаб приезжали.

‒ Хорошо, товарищ майор. Прощайте, не поминайте лихом. ‒ Шубин отошел от решетки.

‒ Да чтоб тебя… ‒ Малахов матюкнулся, пунцовая сыпь высыпала на лицо. ‒ Что мы пресмыкаемся и лебезим?! Ты прав, Шубин, с этим нельзя мириться, это дело принципиальное! ‒ комполка расправил плечи, в его голосе зазвенели решительные нотки. ‒ Я возвращаюсь в штаб дивизии, буду разговаривать с комдивом. Пусть уймет своих особистов ‒ уж больно распоясались! Обязательно приму меры, жди!

‒ Спасибо, товарищ майор, буду ждать!

Шубин облегченно выдохнул. Какая-никакая, а надежда появилась!

Начался обстрел ‒ немцы забрасывали снарядами дивизионный штаб. Ухали взрывы, глухо отдаваясь в подвале. Падала штукатурка. В подвале остро пахло плесенью, он только сейчас это почувствовал. Обстрел прекратился, наступила продолжительная тишина. Ноги онемели, пришлось прилечь. Он снова провалился в беспамятство.

Загремели засовы. Шубин очнулся, встал. На пороге стоял капитан Латкис с каменной физиономией, за его спиной ‒ автоматчики.

‒ Приготовьтесь, Шубин, ‒ сухо сказал следователь. ‒ Выездной коллегией трибунала 33-й армии вы приговариваетесь к расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, будет приведен в исполнение немедленно.

Мир качнулся, пришлось схватиться за стену.

‒ Вы в своем уме, товарищ капитан? ‒ слова с трудом выбирались из горла. ‒ Какой расстрел? За что? Я даже не присутствовал на судебном заседании…

‒ В этом нет необходимости. Вот постановление, ‒ Латкис развернул сложенный вдвое лист бумаги. ‒ В исключительных случаях приговоры выносятся без присутствия обвиняемого. Да вы и сами понимаете, какое сейчас время и сколько неотложных дел у военных судей… Пойдемте, Шубин. И не вздумайте сопротивляться, это ни к чему хорошему не приведет.

‒ Подождите, капитан, ‒ он уцепился за последнюю ниточку. ‒ Майор Малахов обещал принять меры, он должен доставить рапорт командиру дивизии. Нужно дождаться его решения…

‒ Командир дивизии не вправе вмешиваться в дела судебных инстанций, ‒ отрезал следователь. ‒ Очень жаль, но майор Малахов погиб по дороге в штаб дивизии. Полагаю, он как раз ехал ходатайствовать по вашему поводу. Напрасно Павел Дмитриевич это сделал. Отправился бы в полк, остался бы жив… Вы должны были слышать, как взрываются снаряды. Штаб пострадал, но все остались живы, кроме майора Малахова. Мина взорвалась прямо перед капотом, водитель погиб мгновенно, майор получил ранения, несовместимые с жизнью… Но ладно, ‒ следователь кашлянул. ‒ Полк будет расформирован. В нем практически никого не осталось. Выживших вольют в другие подразделения, в том числе и бойцов вашего бывшего взвода… Все, выходите, Шубин, у нас нет времени!

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

 

Небо в этот день было точно не в алмазах. Но обрушилось невиданное спокойствие. Все, что происходит, имеет затаенный смысл. Значит, так надо. Прошла головная боль, в ногах появилась упругость.

Арестанта стерегли три автоматчика. Один остался на крыльце, другие проследовали вместе с ним к грузовой машине. «Значит, расстреливают не в подвале», ‒ шевельнулась мысль. Шубин самостоятельно забрался в кузов и сел у переднего борта. Солдаты расположились напротив, держа автоматы наготове. Руки связывать не стали, да и не было нужды ‒ куда бежать? Латкис устроился в кабине. Машина дернулась, покатила на дорогу.

День был ясный, солнце стояло в зените. Значит, он провел в кутузке весь день и еще ночь. Канонада отступила, но слабым фоном напоминала о себе. В поселке бурлила жизнь: бегали солдаты, покрикивали командиры. Водитель объехал воронку от снаряда. Неподалеку валялся покореженный газик, чернела кровь ‒ видимо, здесь и погиб майор Малахов.

Машина свернула с основной дороги, миновала переулок и вырвалась в поле. Метров через двести снова съехала с дороги, подалась к симпатичному березнячку. Глеб старался ни о чем не думать. Наконец полуторка вздрогнула и остановилась.

Латкис спрыгнул с подножки.

Автоматчики действовали осторожно, сначала сами слезли, затем под дулами автоматов спустился арестант. Лейтенанта подтолкнули к длинной рукотворной канаве. Здесь и приводились в исполнение приговоры военного трибунала.

‒ Давайте без формальностей, Шубин, ‒ предложил Латкис. ‒ Все свои, все понятно, кто ты такой и к чему приговорен. Встань на край.

‒ Даже покурить не дадите? ‒ усмехнулся Глеб.

Он вяло удивлялся, откуда у него это невиданное спокойствие. Знать, пора. Он многих пережил ‒ надо и честь знать. Пусть другие теперь живут и приближают победу.

‒ А без этого никак? ‒ хмыкнул Латкис. ‒ Ладно, ‒ махнул он рукой, ‒ заодно и сами покурим. Михеев, выдай человеку папиросу. Да смотри, чтобы он автомат у тебя не вырвал! А то парень горячий, в голове много дури…

Михеев швырнул лейтенанту пачку и зажигалку. Глеб жадно затянулся.

Со стороны дальнего осинника по проселочной дороге ехала черная эмка, за ней грузовичок-пикап, набитый красноармейцами. Колонна медленно приближалась. Водитель эмки старательно объезжал колдобины. Машины поравнялись с людьми в поле.

Кончилась папироса. Шубин с сожалением выбросил окурок и расправил плечи. Не так он представлял свою смерть, не для этого воевал с первого дня войны.

Эмка притормозила.

‒ Ладно, хватит, ‒ изрек Латкис. ‒ Перед смертью не надышишься.

Автоматчики подняли ППШ, передернули затворы.

Вдруг со стороны дороги прогудел автомобильный клаксон. Стволы дрогнули, солдаты завертели головами. Досадливо поморщился следователь. Один из солдат снова вскинул автомат, но звуковой сигнал повторился, и он не решился выстрелить. Шубин перевел дыхание: «Заминка, товарищи? Ничего, это ненадолго…» Пикап с солдатами тоже остановился, автоматчики равнодушно смотрели на происходящее. Из эмки вышли двое в форме комсостава, стали всматриваться. Тот, который был пониже ростом, сошел с дороги и двинулся через поле. Следователь Латкис сделал знак повременить с расстрелом и пошел майору навстречу.

‒ А ну прекратить это безобразие! ‒ потребовал майор. ‒ Это что за самоуправство?!

‒ Товарищ майор, мы выполняем свою работу! ‒ раздраженно отбивался Латкис. ‒ У меня есть постановление трибунала, вы не имеете права вмешиваться в работу специальных органов! И не имеет значения, кто вы, будь вы хоть сам командарм!

Подошел второй военный ‒ высокий, жилистый, темноволосый. Под носом топорщилась щеточка усов.

‒ А ну отставить! ‒ гаркнул он хриплым голосом.

Следователь вытянул руки по швам ‒ в петлицах отливали золотом по три пятиконечные звезды. Солдаты расстрельной команды спешно повесили автоматы на плечо и тоже встали по стойке «смирно». Военный подошел к приговоренному. Шубин расправил плечи и вытянул руки по строчке штанов.

‒ Лейтенант Шубин?

‒ Так точно, товарищ… ‒ Глеб закашлялся.

В то, что на войне случаются чудеса, он верил и даже пару раз сам был тому свидетелем. Но все равно трудно было поверить в происходящее. Еще бы, сам Господь Бог с небес спустился и вкрадчиво спросил: «Вы тот самый лейтенант Шубин?»

‒ Очень хорошо, ‒ кивнул военный, повернулся к Латкису: ‒ Приговор отменяется, товарищ капитан государственной безопасности. Мы разберемся, почему наших лучших бойцов вместо поощрения выводят на расстрел. Вы вообще понимаете, капитан, что вы творите?

‒ Прошу прощения, товарищ генерал-лейтенант, ‒ выдавил Латкис, ‒ но мы всего лишь выполняем свои обязанности, действуем на основании судебного постановления…

‒ Ваши судебные постановления известны, ‒ перебил генерал. ‒ Вам бы только привлечь человека к ответственности. Забирайте своих людей и уезжайте! Лейтенант Шубин остается со мной. Соответствующую бумагу получите позднее. И благодарите судьбу, что мы успели раньше, чем ваши архаровцы открыли огонь. Иначе вас всех расстреляли бы через час.

Следователь хотел возразить, но не решился. Он буркнул: «Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант», махнул своим бойцам и заспешил к машине.

Генерал повернулся к Глебу и добродушно улыбнулся:

‒ А ты все же струхнул, Шубин, согласись. Смерти никогда в глаза не смотрел?

‒ Смотрел, товарищ генерал-лейтенант, ‒ Шубин вышел из оцепенения. ‒ Только и делаю, что смотрю. Но в подобной ситуации впервые.

‒ Ничего, все когда-нибудь случается… Как же ты довел себя до такого? Осторожнее ведь надо!

‒ Разрешите задать вопрос, товарищ генерал-лейтенант. Вы же не за мной ехали?

‒ Нет, конечно, Шубин. ‒ Командарм посмотрел на часы. ‒ Но про тебя доложили, а я имел, если честно, на тебя виды. Впечатлил твой послужной список… Направляемся в штаб 113-й дивизии ‒ пришла радиограмма, что его обстреляли.

‒ Там все живы, товарищ генерал-лейтенант. Повезло ‒ обстрелу подверглась другая часть деревни. Только майор Малахов погиб.

‒ Знаю, ‒ помрачнел Ефремов. ‒ И про Малахова знаю, и расстрельные списки видел… Про тебя, Шубин, скоро легенды ходить будут, особенно про твое бессмертие. Впрочем, насчет последнего, возможно, народная молва преувеличивает.

‒ Я ведь жив, товарищ генерал-лейтенант, ‒ Шубин улыбнулся, ‒ значит, так должно быть… Я провалил последнее задание ‒ не смог оказаться в нужное время в нужном месте.

‒ Да, я читал донесение, ‒ кивнул Ефремов. ‒ Даже в голову не пришло, что они так быстро поставят тебя к стенке! Или куда они тут тебя поставили… ‒ генерал покосился на канаву и продолжил:

‒ Твой полк расформирован, сто шестнадцатый тоже перестал существовать. Остатки сто тридцатой дивизии придется отвести и влить в состав сто шестидесятой. А ребят у тебя сколько?

‒ Без меня одиннадцать. Вернее, позавчера было одиннадцать, надеюсь, все живы.

‒ Своих ребят возьмешь с собой, перевод мы оформим. А сейчас давай в пикап ‒ заедем все-таки в штаб.

 

Бойцы, сопровождавшие Ефремова, помогли Шубину забраться в кузов. Машина тряслась по кочкам. Глеб трясся вместе с ней, вцепившись в борт. «Любопытные Варвары» лезли к нему с расспросами, каково это ‒ быть в шаге от смерти и выжить?

‒ Ну ты везунчик, лейтенант! ‒ смеялся боец со шрамом на подбородке. ‒ Считай, что бога за бороду поймал!

‒ У нас ведь как, ‒ рассуждал красноармеец средних лет с седой головой, ‒ поощрили ‒ жди взыскания. А у этого парня наоборот: получил взыскание ‒ значит, будет поощрение.

‒ Ни хрена себе взыскание ‒ вышку схлопотать! ‒ смеялись автоматчики. ‒ Ну ты и загнул, Петрович!

Во дворе штаба 113-й дивизии автоматчики покинули кузов и стали блуждать по пустырю.

Командарм вышел из штаба через сорок минут и размашисто зашагал к Глебу.

‒ Держи, лейтенант, ‒ он протянул Шубину папку с бумагами. ‒ Тут документы о переводе и твои оправдательные бумаги. Через три часа ты со своим войском должен быть в Горном ‒ встанете на довольствие, расселитесь, получите первые указания. Все, Шубин, до встречи, ‒ и командарм пружинящим шагом двинулся обратно в штаб.

Глеб задумчиво смотрел ему вслед.

‒ Лейтенант, в машину! ‒ донеслось до него.

Три километра по бездорожью, знакомые перелески, сгоревшая деревушка под холмом…

Навстречу, спотыкаясь, бежала Настя. Со стоном погрузилась в его объятия. Высыпали остальные. Все уже знали, что майор Малахов погиб, а дивизия расформирована.

Новых потерь во взводе не было, все одиннадцать человек присутствовали на построении. Они стояли в шеренгу и улыбались ‒ видеть Шубина живым было действительно приятно. Он озвучил новости:

‒ Переводимся в Горный. Вы подчиняетесь по-прежнему мне, а я ‒ непосредственно командующему 33-й армией. Служба почетная, но адская, чем закончится для большинства ‒ представить несложно. Есть желающие отказаться и отправиться в расположение 160-й дивизии?

Желающих не было.

‒ Тогда пятнадцать минут на сборы ‒ и вперед!

Остатки 290-го полка временно возглавил капитан Кудрявцев, раненный в руку. Он был бледен, рука висела на перевязи. Укладываться в госпиталь отказался наотрез, шутя, что «нет к тому никаких медицинских показаний». Устроившись на пеньке, он одной рукой перелистал предъявленные Шубиным бумаги и затем вернул их со вздохом:

‒ Поздравляю, лейтенант, с новым назначением! Жаль, что уходишь из полка. Хотя полка, по сути, и нет, вольемся в другие подразделения. Удачи тебе, Шубин! Не посрами там нашу полковую разведку.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

 

Рабочий поселок Горный лежит в долине между лесистыми холмами. С востока его подпирает непролазная чаща с единственной прорубленной дорогой. Раньше в поселке проживало около тысячи человек ‒ работники окрестных карьеров и их семьи. Сейчас практически никого не осталось, люди ушли, за исключением небольшого количества пенсионеров, их место заняли военные. Теснятся одноэтажные дома, в центре стоят двухэтажные бараки. Поселок прорезают несколько улиц. Самая значимая, Советская, тянется с западной окраины на восточную. Поселок неоднократно бомбили, подвергали артиллерийским обстрелам.

Штаб армии располагался на Советской улице, в здании бывшего общежития. Невдалеке находилось вместительное и глубокое овощехранилище ‒ его приспособили под бомбоубежище. Туда штабисты бегали всякий раз, когда начиналась заваруха. Штаб охранял комендантский взвод ‒ минимальное количество людей, все остальные бились на передовой. В штабе круглосуточно кипела работа ‒ армия гибла, требовались титанические усилия, чтобы сохранять ее живучесть. В поселке также дислоцировался механизированный батальон ‒ последний резерв командарма Ефремова.

Разведчикам отвели примыкающее к штабу строение барачного типа. Левая половина здания лежала в руинах, правая пока держалась. Электричество и вода отсутствовали, но во дворе имелся колодец, оснащенный ржавым ведром. Жить в доме было в диковинку, обычно бойцы обитали в землянках, в блиндажах, а случалось, что и под открытым небом. Разведчики блуждали по комнатам и опасливо поглядывали на осыпающиеся потолки. С раскрошенных стен свисали обрывки утеплителя. В окнах кое-где уцелели стекла. Осталась мебель ‒ пропитанная пылью, гарью, но все еще пригодная для использования. Отчаянно скрипели кроватные пружины ‒ разведчики «репетировали» ночной сон, по остроумному заявлению Леньки Пастухова. В бараке была коридорная система, двери в большинстве отсутствовали. Впрочем, они и не требовались. Коридор упирался в завал ‒ все, что осталось от левого крыла.

Настя подыскала себе помещение, где имелась кровать и даже туалет, в котором не было воды, со стоном завалилась в койку и молитвенно уставилась в раскрошившийся потолок. Шубин заходить не стал, только заглянул внутрь ‒ слишком много было любопытных глаз. Присутствовала какая-то стыдливость, хотя все знали, что связывает этих двоих.

‒ Разместились? ‒ в барак, прихрамывая, вошел адъютант командарма майор Шилов. ‒ Эй, бравое войско, вы где?

‒ Взвод, построиться в коридоре! ‒ скомандовал Шубин.

Разведчики высыпали из комнат и выстроились в шеренгу. Майор обошел строй, задержался взглядом на Насте.

‒ Ладно. Советую не обживаться ‒ казарма временная. Никто не знает, куда нас занесет завтра. На складе получите новые комбинезоны, запасетесь боеприпасами, получите сухой паек. Полевую кухню разбомбили, столовая работает нерегулярно ‒ приходится использовать обычные дровяные печки. Вся надежда на сухпай, но и он не вечный… Командарм уже здесь, желает посмотреть на твоих бойцов, Шубин. Надеюсь, понимаешь, что это не комбат, не комполка…

‒ Так точно, товарищ майор! Все понятно.

‒ Ни хрена тебе непонятно, Шубин, ‒ зыркнул майор. ‒ Можно подумать, ты сталкивался с подобной ситуацией. Штаб зашивается, работы невпроворот. Трудимся за живых и за мертвых. Порой поесть некогда, не то что поспать… Уяснил задачу? Через двадцать минут построение у штаба.

 

Но жизнь внесла свои коррективы в планы начальства. Немцы были в курсе, где расположен штаб. Начался артобстрел. Работала дальняя артиллерия. Снаряды сыпались в непосредственной близости от штаба, взрывались с оглушительным грохотом. Но стреляли по площадям, поэтому ущерб мог нанести только шальной снаряд. На глазах у Шубина разлетелось в щепки необитаемое строение на другой стороне дороги, дружно попадали секции забора. Вырос огненный факел недалеко от столовой, здание частично охватило пламя. Штабные поспешили укрыться в бомбоубежище. Разведчики Шубина высыпали на улицу. Обстрел был серьезный, но большинство снарядов рвалось на западной окраине поселка, где размещался резервный батальон. Снаряд взорвался посреди дороги и образовал воронку.

‒ Что делать будем, товарищ лейтенант? ‒ крикнул Становой. ‒ Свежим воздухом подышим? ‒ и надрывно закашлялся, глотнув пороховой гари.

От дыма, нависшего над поселком, першило в горле. Казалось, наступил вечер ‒ все плавало в сизой дымке. Инструкция, данная Шиловым, была недвусмысленной ‒ в любой непонятной ситуации бежать в бомбоубежище, овощехранилище выдержит даже прямое попадание. Шубин повел бойцов задворками к штабу. Снаряды падали в стороне, но и в этой части поселка они наделали немало дел. Горела полуторка, к счастью, без людей и груза. Жаркое пламя облизывало капот, плавился металл. Кузов уже сгорел, превратился в головешки. Рядом стоял осиротевший водитель и грустно таращился на свою «ласточку». С задней стороны штабного здания красовалась еще одна воронка. Ударная волна выбила стекла в помещении, загорелись шторы и деревянная мебель. Красноармейцы боролись с огнем ‒ сбивали пламя брезентом, затаптывали ногами. Ушастый недоросток с нарукавным знаком ефрейтора волок от колодца ведра с водой, но помощь уже не требовалась. Кто-то кашлял в дыму, кто-то шутил, мол, в пожарные надо было идти ‒ не профессия, а сплошная романтика!

Обстрел прекратился, когда разведчики добежали до убежища. Смысла туда входить уже не было.

‒ Поздновато вы, Шубин, добрались до бомбоубежища, ‒ прозвучал сбоку знакомый голос.

‒ Взвод, становись! ‒ скомандовал Глеб. ‒ Смирно!

‒ Вольно, ‒ отмахнулся командарм.

Бойцы расслабились и с интересом уставились на «самого главного» человека.

Генерал Ефремов выглядел неважно: лицо осунулось, в кожу въелась гарь, темнела щетина, на рукаве чернело пятно. Похоже, руку он тоже обжег, поскольку морщился от боли и ощупывал ее.

‒ Виноват, товарищ генерал-лейтенант, ‒ сказал Шубин. ‒ Пока добежали, все закончилось… Вам бы врачу показаться, товарищ генерал…

‒ Вот сейчас все брошу и побегу по врачам! ‒ резко среагировал Ефремов. ‒ Это ожог, не осколок… Обустроились, лейтенант, на новом месте?

Генерал исподлобья осмотрел выстроившихся бойцов и задержался взглядом на хрупкой фигуре красноармейца Томилиной:

‒ А это кто?

‒ Боец Томилина. Превосходный снайпер, следопыт, разведчик по призванию. Несколько раз спасала от смерти своих товарищей.

‒ Да неужели? ‒ пробормотал генерал. ‒ А на вид и не скажешь. Ты уверен, Шубин, что боец Томилина находится на своем месте?

‒ Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

‒ А чего вздыхаешь? ‒ генерал прищурился. Он все понял, но свои выводы оставил при себе. ‒ Ладно, в исключительных случаях участие женщин в боевых операциях допустимо… Поели?

‒ Не успели, товарищ генерал.

‒ Поешьте, не нужны вы мне голодные. Через пятнадцать минут прибудешь в штаб для постановки задачи.

‒ Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант.

Генерал Ефремов был прагматик. Он ненавидел бросать людей на бессмысленную смерть.

‒ Не признаю героизм, лейтенант, ‒ сообщил Ефремов после постановки задачи. ‒ Склоняю голову перед теми, кто его проявляет, но стараюсь обходиться без этого. Героизм одних ‒ это следствие предательства или халатности других. Выражу крамольную мысль, но героизма быть не должно. Должна быть нормальная кропотливая, четко продуманная боевая работа.

И снова не давало покоя: по чьей вине попала в окружение целая армия? Генерал прилично воевал в Беларуси и под Москвой, блестяще провел Наро-Фоминскую операцию. Почему генерал армии Жуков бросил потрепанную, неотдохнувшую армию в наступление на Вязьму? Ведь в штабах прекрасно знали о силе и способностях группы армий «Центр».

Армия скукожилась до трех формальных дивизий ‒ 160-й, 338-й и 329-й. Подразделения первой были разбросаны по обширной территории вокруг Горного, где велись тяжелые бои на расстоянии шести-семи километров к западу, пятились, не успевая возводить укрепления. Две другие дивизии бились на севере и на юге, медленно отступая к Горному. Часть подразделений оказывалась в лесах, в болотах, не имея возможности выйти, солдаты гибли под бомбежками. Личный состав армии сократился вчетверо. Но люди не сдавались. Многие уже поняли, что немца можно бить, и крайне было досадно, что это не удается сейчас.

К вечеру текущего дня канонада усилилась. Немцы давили с севера, сжимая кольцо. Оборона одного из полков 338-й дивизии была прорвана, и в прорыв устремились танки. Их остановили вблизи безымянной высоты, на которой окопался взвод с противотанковыми ружьями. Бойцы сохранили половину личного состава и подбили четыре танка. В теснине между обрывами было трудно развернуться. Пехота, отправленная на прорыв, встретила плотный пулеметный огонь и отошла. Ее преследовала рота красноармейцев, оттеснила метров на семьсот, загнала в лес и обрушила на опушку шквал свинца из захваченных МГ-34.

В критический момент оборвалась телефонная связь со штабом обороняющейся дивизии. Телефонисты накручивали свои аппараты, срывали глотки, но эфир молчал. На севере шел отчаянный бой, но что там происходит, никто не знал.

Задачу Шубину ставил лично командарм: взять троих связистов, выступить на север, найти место обрыва и починить. Вряд ли провод оборвался сам ‒ диверсионные группы шныряли по лесам. Действовать надо было со всей осторожностью. Пошли вчетвером: помимо Шубина Серега Лях, Никита Костромин и Гоша Ветренко. До ближайших холмов все было нормально, телефонный провод струился по траве, пропадал среди камней и снова появлялся. В лесу стало сложнее. Немецкие диверсанты вели себя примерно так же, как советские, ‒ перерезали провод, а потом терпеливо ждали, когда нарисуются связисты. Разведчики шли первыми ‒ бесшумно скользили между деревьями, прислушивались. Змейка провода убегала в чащу. Гуща растительности глушила звуки отдаленной стрельбы, они превращались в низкий заупокойный фон.

Метров триста шли без приключений, но потом вдруг сжалось сердце ‒ чутье сработало. Шубин поднял руку, люди присели. Где-то сзади Никита Костромин рычал на бестолковых связистов, чтобы они ждали, не лезли, пока работают специалисты. Шубин на корточках подобрался к кусту дикой жимолости, прополз между низко висящими ветвями. Здесь начинался склон, который полого сбегал вниз и упирался в небольшой скальный массив. Каменные огрызки вросли в землю, стояли плотной кучкой. Между серыми монолитами петляла тропа ‒ именно туда убегал провод. Лучшего места для засады и придумать невозможно! Каменный островок тянулся поперек движения метров на сорок, с боков его подпирали ели.

Шумно махая крыльями, на гребень скалы опустилась ворона, но задерживаться не стала, возмущенно каркнула, поднялась в воздух и полетела дальше ‒ спугнул, что ли, кто-то? Над скалой появилась металлическая каска, стала приподниматься, показался внимательный глаз. Наблюдатель обозрел склон и снова спрятался. Что и требовалось доказать: в скалах сидела засада. Сколько их там? Вряд ли больше трех-четырех человек.

Шубин бесшумно отполз, придерживая ветви, чтобы не тряслись, и подкатился к товарищам, прижимая палец к губам. Бойцы все поняли, напряглись.

‒ В общем, мы прибыли по назначению, ‒ забормотал Глеб. ‒ Связистов ждут, и встреча обещает быть незабываемой. План такой: вы двое идете со мной. Костромин опекает связистов. Мы идем в обход, подкрадываемся сзади, а вы разыгрываете спектакль. Ровно через десять минут, ‒ он посмотрел на часы, ‒ начинайте громко говорить, смеяться и хрустеть ветками. Но не переигрывайте! Из леса не выходите, не то махом без башки останетесь. В общем, отвлеките их внимание.

‒ Поняли, товарищ лейтенант.

Обходить пришлось довольно далеко. Шубин нервничал, посматривал на часы. Удачно подвернулся шиповник, протянувшийся полосой по склону. Разведчики проползли под прикрытием кустарника, перекатились в канаву, оттуда за разбросанные по поляне булыжники. Потом поползли по широкой дуге, страхуя друг друга.

Они возникли за спиной у противника в самый интересный момент ‒ когда с возвышенности стали доноситься голоса. Два солдата в пятнистых комбинезонах прильнули к расщелинам. Один взобрался на уступ, сложился вчетверо. Еще один сидел внизу, сняв каску, наслаждался природой и курил, с чувством затягиваясь. Сидящий наверху что-то прошипел, курильщик встряхнулся, нахлобучил каску и, пригнувшись, побежал на свое место. Обрисовался провод, он вился между камнями и за спиной у третьего солдата с мясистой шеей был перерезан ножом. В лесу кричали люди. Связисты нервничали, переигрывали, специально топтались по бурелому, чтобы трещало на весь лес. Шубин поморщился ‒ заставь дурака Богу молиться…

Впрочем, это роли не играло. Огонь открыли одновременно из трех стволов. Первый, получив в мясистую шею, скончался. Второй извивался между камнями с перебитым позвоночником. Курильщик успел обернуться, растерялся и рухнул, ударившись затылком о камень. В четвертого никто не попал. Солдат свалился со скалы, охнул от боли и на четвереньках побежал за внушительный булыжник, в который со звоном застучали пули. Он вскочил, полоснул из МР-40 и успел повалиться, прежде чем попал под огонь. Шубин рисовал знаки: спокойно, без нервов, можно не спешить. Солдат несколько раз поднимался, строчил, не видя мишеней, что-то злобно выкрикивал. Потом у него закончились патроны, и он выбросил из-за камня гранату. Никто не пострадал. Только Ветренко прочистил пальцем ухо и покачал головой.

‒ Рус, я сдаваться! ‒ выкрикнул немец. ‒ Не стрелять!

Сначала показались руки с растопыренными пальцами, потом голова со злыми глазами. Он медленно поднялся, распрямил плечи. Это был коренастый, хорошо развитой субъект, уже не мальчик, изрядно за тридцать. По плешивой макушке стекал пот. Долго резину не тянули ‒ простучала короткая очередь, и солдат повалился навзничь, устремив в небо волчий оскал.

Шубин прислушался. Лес на другой стороне скал загадочно молчал.

‒ Эй, грибники, вы еще здесь?

‒ Здесь, товарищ лейтенант! ‒ отозвался Костромин.

‒ А чего ждем, Никита? Волоки сюда связистов, работа для них есть!

Связь была налажена через десять минут. Связисты подключили прибор к проводу, убедились, что все работает и других повреждений нет. Шубин махнул рукой: «Валим отсюда».

 

В поселок вернулись бегом, изрядно запыхались. Докладывать пришлось полковнику Козулину ‒ заместителю начальника штаба. Генерал Ефремов был занят, проводил срочное совещание.

338-я дивизия снова отходила. Порванное место «зашили белой ниткой», немцы вновь прорвались. На этот раз шла пехота под прикрытием минометов. Жидкий заслон пробили, вышли в район деревни Узловка. Генерал Ефремов ввел в бой две батареи 45-миллиметровых орудий. Артобстрел немцы пережили, хотя понесли потери. Снова пехота медленно шла вперед ‒ такими темпами через пару часов она бы добралась до Горного! Ефремов решился, ввел в бой свой последний резерв ‒ моторизованный батальон. В его состав входили десять исправных полуторок и несколько мотоциклов с колясками. Машины, набитые красноармейцами, устремились на север. Немцы подобного не ждали. Колонна прошла часть пути, дальше началось бездорожье. Впрочем, мотоциклы с пулеметами смогли пробиться лесом.

В Красной Армии в основном использовались американские мотоциклы «Индиан». Поставки по ленд-лизу не прекращались. Мотоциклы поступали без колясок ‒ в американской армии их не использовали. То, что делали русские и немцы на колясках, американцы выполняли на джипах. Люльки приваривали уже в Советском Союзе ‒ от отечественных мотоциклов М-72. «Индиан» в отличие от «Харлей-Дэвидсон» бойцы не любили ‒ слишком тяжелый, с низкой посадкой, имеет плохую проходимость, да и на советском топливе работает неважно. Но это было лучше, чем ничего. Американскую технику приспосабливали к условиям.

Шесть машин прошли лесом, развернулись в поле и ударили по противнику с фланга. Половина машин была потеряна, но требуемого эффекта достигли. Немцы растерялись ‒ их косили невесть откуда взявшиеся пулеметчики. Подоспели спешившиеся с полуторок бойцы, и фашисты попали под перекрестный огонь. Выжившие в панике откатились, их преследовали озлобленные мотоциклисты. Победа воодушевила ‒ противника гнали несколько километров. Потом поступил приказ закрепиться на участке фронта шириной два километра. Позиции батальона растянулись ‒ спешно сформировались мобильные группы для реагирования на том или ином участке фронта. У мертвых немцев забрали вооружение, боеприпасы, разжились несколькими пулеметами и даже нашим орудием с ящиком снарядов.

Все это было неплохо, но все понимали ‒ успех-то временный. В поселке Горный никого не осталось, только штаб, комендантский взвод в составе тридцати человек и одиннадцать разведчиков Шубина. Активность царила лишь в районе штаба, во всем поселке стояла гробовая тишина. Иногда робко тявкали собаки да колыхались оконные занавески, за которыми мелькали старческие лица.

В конце следующего дня командарм вызвал Шубина.

‒ Молодец, Шубин, справился, ‒ устало похвалил его командующий. ‒ Недаром говорят: работающая связь ‒ половина успеха. Немцу мы всыпали, но радоваться рано ‒ резервов нет и взять неоткуда. Пока рассчитываем на моральный дух, но на нем тоже далеко не уедешь. Соседние армии топчутся на месте, выручать не спешат. Войска отступили к Горному, линия соприкосновения сократилась ‒ за счет этого пока и держимся. Отозвать с фронта никого не можем, будем куковать одни. Связисты под рукой ‒ и то хорошо. Все ушли на передовую, никого не осталось… ‒ генерал вздохнул.

‒ Штаб фактически не защищен, товарищ генерал-лейтенант, ‒ рискнул вставить слово Шубин.

‒ Переживем, ‒ отмахнулся Ефремов. ‒ Люди сейчас на позициях нужны, а не здесь… Впрочем, ты прав, штаб армии тоже нуждается в защите. Без штаба мы и часа не простоим. Твои люди на месте? Проверь северную опушку на предмет обустройства минных полей. К вечеру прибудут саперы, проведут работу. Прочешите окрестные леса на предмет чужаков и непременно оставьте человека для связи. Если понадобишься, в течение десяти минут должен быть на месте как штык.

 

Появилась возможность передохнуть: немцы прекратили наступление и теперь собирались с силами для последнего броска.

В девятом часу вечера с запада, со стороны деревни Власовка, в поселок вошли оборванные люди. Большинство из них были в красноармейской форме.

Группа Шубина остановила их в лесу. Эти люди были настолько измучены, что даже не схватились за оружие. Увидев своих, вяло заулыбались и поволоклись дальше. Старшие представились: капитан особого отдела Курочкин, начальник связи дивизии полковник Соболев, помощник прокурора 33-й армии военюрист 1-го ранга Лившиц. Раненых повели в медсанчасть на улице Вяземской, остальные побрели к штабу за указаниями.

К утру в поселок вошли еще две группы. Их проверяли настойчиво, всматривались в лица. Диверсантами эти люди не являлись ‒ половина из них действительно имела пулевые ранения, гангрены, незаживающие язвы, другая половина была сильно измотана, разыграть такое было невозможно.

Саперы устанавливали мины, висеть у них над душой не хотелось. В лесу остались Завадский со Становым, остальные вернулись в расположение.

Первая половина ночи прошла без происшествий. Погода портилась, сгустились тучи, временами прорывался дождь, стучал по стеклам. Несколько раз Глеб выходил на улицу, стоял под козырьком и курил, глядя в небо. В поселке перекликались часовые, лениво тявкали собаки. Иногда стреляли орудия, рокотал гром. Потом началась гроза, сверкали молнии, и уже невозможно было отличить звуки природы от грохота искусственного происхождения.

Летал самолет ‒ возможно, разведчик, но что он мог разглядеть сквозь низко висящие тучи?

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

 

В четыре часа утра в барак ворвался красноармеец Становой, включил фонарь и отыскал командира.

‒ Хорошо, товарищ лейтенант, что вы здесь, ‒ забормотал он.

‒ А где я должен быть? ‒ не понял Шубин.

‒ Ну как где… сами понимаете где… Ладно, виноват, товарищ лейтенант, вырвалось… В общем, ситуация непонятная. Мы пастушка перехватили…

‒ Какого еще пастушка? Что тут можно пасти ‒ всю скотину давно съели…

‒ Несколько лошадей еще осталось, ‒ ответствовал боец. ‒ Худые, старые, никому неинтересные… Мальчишка лет двенадцати в ночное прибыл, костер разжег, лошадей привязал, а сам уснул. Мы видели его до темноты ‒ обычный малявка. Из соседней деревни. Мы с Завадским под деревом сидим, кемарим по очереди. Вдруг слышим хруст ‒ пацан вдоль опушки чешет. Остановили, объяснили, что свои. Он чужаков засек в лесу, в паре верст отсюда, перепугался, лошадей своих бросил, побежал прятаться и на нас выскочил.

‒ Какие еще чужаки, Становой, объясни толково. Может, наши ‒ еще одна группа из окружения выходит?

‒ Пацан головастый, просто так не сорвется. Говорит, по лесу шли, крались, как воры, потом в ложбину спустились ‒ ждут чего-то. Много их, человек сорок. Разговаривают тихо, не поймешь, на каком языке. А темнота адская, не видно, во что одеты и есть ли оружие.

‒ Так, что дальше? ‒ Глеб соскочил с кровати.

‒ Ничего, товарищ лейтенант. Может, тревога и ложная, но на всякий случай решили предупредить. Пацана домой отправили в обход поля. Завадский на месте остался, в листву зарылся, а я сюда.

‒ Думаешь, немцы?

‒ Вообще не думаю, товарищ лейтенант. Лично я не видел никого. Если верить пацану, эти люди никуда не спешат. Настаивает, что человек сорок ‒ в школе считать научили. Но, может, и врет ‒ у страха глаза велики…

‒ Ладно, гадать бессмысленно. Взвод, подъем! Как туда пробраться, Алексей, чтобы в поле не засекли?

‒ Оврагом пройдем, товарищ лейтенант…

Настю он разбудил в последнюю очередь, отправил ее в штаб, чтобы предупредила охрану. Но посоветовал панику не поднимать, поскольку неизвестно кто это. Пусть несут службу в обычном режиме, но не спят.

 

Десять человек спешным порядком покинули поселок и побежали по оврагу. Небо посерело, тучи опустились совсем низко, спешили на юг, толкались. Тревога не отпускала. Что за самолет он слышал? Совсем необязательно, что это был разведчик или бомбардировщик. Минное поле осталось в стороне ‒ карту опасных участков разведчики выучили. Выбрались из оврага, перебрались в разреженный кустарник. Дальше молодой осинник, деревья еще не разрослись, помогали бежать беспрепятственно.

Внезапно Шубин встал как вкопанный, поднял руки. Все застыли. Он опустился на колени. Работало обоняние ‒ не явственные, какие-то остаточные запахи перемешались с запахами природы: мужской пот, кожа, табачный дым… В округе стояла тишина. Он включил фонарь, принялся осматривать землю. Земля была утоптана, здесь прошел не один человек. Даже не один десяток.

‒ Товарищи, это я, Завадский! ‒ Шевельнулся кустарник, из него выскользнул силуэт и быстро направился к разведчикам. ‒ Это немцы! Их не меньше четырех десятков.

‒ Ты видел их? ‒ встрепенулся Глеб.

‒ Конечно, видел ‒ руку отдавили, черти. Это десант, их самолет сбросил, в лесу парашюты скомканные валяются.

«Опять опоздали! ‒ застучало в голове. ‒ Но мы не имели возможности прибыть сюда раньше!»

‒ Так, внимание! ‒ объявил Глеб. ‒ Нужно догнать десантников и ударить им в спину, пока они не вошли в поселок. Наши услышат ‒ придут на помощь. Рассосутся по дворам ‒ выколупывай их потом из каждого огорода…

‒ Не успеем, товарищ лейтенант, ‒ засомневался Иванчин.

‒ Успеем. Они упрутся в минное поле и застрянут. Тут мы их и нагоним. Все, без разговоров, вперед!

Это было самоубийство ‒ атаковать при четырехкратном превосходстве врага. Но другого выхода не было. Одиннадцать человек припустили к поселку. Люди бежали по разреженному лесу, приближались к опушке. Впереди никого не было. Где эти черти?!

Пулемет ударил, когда бойцы высыпали на опушку. Кто-то застонал, подкосились ноги, человек упал носом в землю. Остальные бросились врассыпную, и только быстрота реакции спасла от дополнительных потерь.

‒ Товарищ лейтенант, Фадеева убили! ‒ с отчаянием воскликнул Муренич.

Снова в засаду попали! Значит, их давно уже засекли. Надо срочно исправлять положение. Но одно радовало: выстрелы не могли не слышать в Горном, значит, примут меры. Но что такое горстка бойцов комендантского взвода против своры обученных головорезов?

Пулемет строчил по курсу, язычки пламени вырывались из ствола, пули летели веером. Люди катились по траве, как сброшенные с грузовика поленья. Засада была странная, огонь вел только пулеметчик. Остальные пошли дальше или ждали своего часа? В полумраке вырисовывались складки местности ‒ островки кустарника, ров с косогором. Пулеметчик работал из рва. Шубин полз по борозде, огибая стрелка. Правее двигался кто-то еще, хрипло дыша. Этот парень успел первым, Шубин только приготовил гранату, а тот уже метнул свою, сопроводив бросок краткой тирадой. Это был Ленька Пастухов. Граната сработала в полутора метрах от стрелка. С обратной стороны прилетела еще одна ‒ закрепила результат.

Поднялись бойцы, бросились вперед. «Не толпиться!» ‒ крикнул Шубин, прыгая в канаву. Пулемет был безнадежно испорчен. Немец валялся в гордом одиночестве. Значит, остальные пошли к поселку.

Мертвец был одет в плотный комбинезон камуфляжной расцветки и в короткие удобные сапоги с отворотами. Грудь обтягивал разгрузочный жилет, подобные штуки еще только входили в обиход. На рукаве выделялась эмблема подразделения: белая маска и меч в форме креста. Шубин похолодел: полк «Бранденбург-800», особое подразделение армейского спецназа, призванное решать самые сложные задачи. Злые, беспощадные, на все готовые, до упора натренированные, они умрут за фюрера и его безумные идеи. Их высадили неспроста ‒ они получили сигнал, что командарм здесь, пришли по его душу с попутным заданием разгромить штаб. Лишить умирающую армию руководства ‒ то же самое, что разгромить ее наголову.

 

Шубин стал подгонять своих ребят: «Рассыпаться, бегом!» В поселке уже стреляли. Небо светлело. До минного поля оставалось метров двести, но противник там отсутствовал, значит, уже просочился к жилым домам. Взрывы не гремели. Такого не могло быть ‒ откуда им известно, как обойти минные поля? Забрезжила в голове мысль, что эту публику кто-то навел.

Диверсионная группа действительно просочилась в поселок. Ориентир ‒ трехствольная одинокая береза, по бокам от нее двухметровый коридор. Каверзу ждали, поэтому, когда из-за березы разразились автоматные очереди, люди уже лежали. Глазастый Завадский обнаружил торчащие головы и предупредил криком. Работали автоматчики ‒ вторым пулеметом фашисты решили не жертвовать. Их быстро подавили, потом забросали гранатами в качестве чистовой обработки и бросились дальше.

«Бранденбург-800» упорно шел к своей цели. Головорезов не остановило, что их вычислили. Солдаты в камуфляже бежали по двум параллельным улицам. Дюжие пулеметчики строчили с рук. Бойцы комендантского взвода встретили их беспорядочным огнем (Настя выполнила приказ), но силы были неравны ‒ жидкие заслоны смели моментально. Из здания штаба выбежали полуодетые командиры, заметались, захваченные врасплох. Надрывал глотку капитан Снегирев, начальник охраны:

‒ Все назад, стрелять из окон! Занять круговую оборону!

Немцы продвигались стремительно, по телам красноармейцев. Прибежал водитель, запрыгнул в полуторку, стоящую у входа, завел двигатель. Он проехал несколько метров в сторону здания и машинально встала, перегородив крыльцо ‒ окровавленная голова упала на руль. Бились окна, сыпалось стекло, стонали раненые. Несколько немецких солдат выбежали на пустырь перед зданием, но из окон загремели выстрелы. Двое повалились замертво, остальные отступили в переулок. Основные силы немцев концентрировались у выезда на пустырь. Покрикивал офицер в щеголеватом светло-сером комбинезоне, махал рукой. Мускулистый громила притащил пулемет МГ-34 и приладил его у столба электропередач.

Из охраны штаба уцелели несколько человек, они прятались за полуторкой и отстреливались. Получил смертельное ранение капитан Снегирев. Несколько спецназовцев боковым переулком пустились в обход штаба. Еще один пулеметчик получил приказ выбраться на соседнюю улицу. Он пробежал узким проулком, за ним, наступая на пятки, следовал автоматчик. Кто-то выставил ногу из-за угла, громила споткнулся, а его туловище по инерции продолжило движение. Он грохнулся, разбил челюсть о собственный пулемет. В тот же миг его оседлал Серега Лях и принялся наносить удары ножом в загривок. Второму тоже не повезло, он получил сокрушительный удар под дых, согнулся, удар по шее прикладом завершил дело. Гоша Ветренко схватил пулемет, перевел дыхание и робко улыбнулся.

Те, кто двинулся в обход, тоже далеко не ушли. Разведчики применяли партизанскую тактику. Диверсанты бежали размеренной рысью по петляющему проулку, не видя, что за ними хвост. Шустрая тень скользила по пятам. Немцы обогнули здание, прижались к стене, стали малыми шажками подбираться к водосточной трубе. Все собрались на углу, первый осторожно высунул нос. «Приготовиться!» ‒ прошелестело по шеренге. Замыкающий в последний момент что-то почувствовал, резко повернул голову, но успел лишь испуганно вскрикнуть. К ним подбежал человек, швырнул гранату, советскую РГД, и плашмя повалился на землю. Граната упала перед диверсантами, выстроившимися для броска. Время замедления у советских боеприпасов было меньше, чем у немецких, требовалась шустрость. Взрывом повалило всю четверку, осколки нашпиговали тела. Поднялся Лева Глинский, взялся за автомат, опустошил половину диска и припустил обратно.

Шум не привлек внимания. На пустыре, выходящем к штабу, грохотало, как в мартеновском цехе. Штабисты несли потери, но яростно отстреливались. Несколько выживших бойцов из комендантского взвода лежали под колесами грузовика и расточали пули в белый свет. Фашисты скопились у выхода из переулка в ожидании вестей от пустившихся в обход. Вестей не поступало. Солдаты рассредоточились вдоль забора, сгрудились за колодцем, за массивной трансформаторной будкой.

Атака с тыла была внезапной и безжалостной. Ветренко косил диверсантов из пулемета, лежа за столбом. Немцы метались по узкому переулку. Выбежали еще трое бойцов, помогли Ветренко. Молодой Муренич выронил автомат, повалился на колени, стал хватать воздух.

Немцы не выдержали напора огня, побежали на пустырь, и там их встретила ружейно-пистолетная пальба ‒ защитники штаба еще не выдохлись. Трое фрицев повалились, остальные бросились обратно, но в переулке по-прежнему было жарко.

 

Стрельба оборвалась внезапно, стало тихо, словно лопнули барабанные перепонки.

‒ Эй, в штабе! ‒ проорал Глеб. ‒ Не стрелять, здесь свои! Лейтенант Шубин!

‒ Мы поняли, лейтенант! ‒ отозвался майор Шилов. ‒ Спасибо, что не бросил!

‒ Да не за что, товарищ майор…

‒ Товарищ лейтенант, Муренич погиб, ‒ пробормотал Никита Костромин. ‒ Вот черт, как же так!..

Потеряли двоих ‒ Муренича и Фадеева. Людей в строю оставалось все меньше.

Спина похолодела ‒ что с Настей? Она должна была находиться в штабе! От сердца отлегло ‒ он услышал в мужской разноголосице знакомые девичьи нотки.

Разведчики шли по переулку с автоматами наперевес. Никто из диверсантов не ушел, в этом Шубин был уверен.

‒ Мать честная, мертвечины-то сколько… ‒ бормотал Пастухов. ‒ Осторожнее, товарищ лейтенант, там еще кто-то жив, к автомату тянется…

Короткая очередь ‒ и раненый фриц шумно выдохнул.  Душа его улетела в родной фатерлянд. Справа тоже кто-то шевелился ‒ и с этим разобрались. На стенке колодца висело мертвое тело ‒ немец, спасаясь от огня, пытался запрыгнуть внутрь. Эти вояки оказались не такими уж титанами ума, они действовали быстро и решительно, но не всегда продуманно. На пустыре тоже все было кончено ‒ валялись семь или восемь тел. Там же лежали и мертвые красноармейцы ‒ те, кто не успел отступить в здание. Из штаба выбегали люди, плакала женщина ‒ сотрудница радиотехнического отдела. Из западного переулка бежали несколько человек ‒ служащие медсанчасти и раненые, способные передвигаться. В их помощи уже не нуждались.

Шубин смутно помнил, как его обнимала Настя, как потерянно блуждала троица красноармейцев ‒ все, что осталось от комендантского взвода. Выносили из здания убитых и раненых. Кто-то хрипло командовал: «Забирайте оружие у немцев, товарищи командиры, своего уже нет». Это было не самое доброе утро. Потери понесли тяжелые. Но враг своей цели не добился ‒ элитное подразделение вермахта было полностью уничтожено.

В шесть часов утра в поселок вошел потрепанный взвод НКВД, присланный для охраны штаба из расположения 329-й дивизии. Тела убитых красноармейцев уже сгрузили в кузов полуторки, но еще не увезли. Прибывшие бойцы мрачно смотрели на торчащие из кузова конечности и обреченно переглядывались.

Жизнь восстанавливалась, штаб возвращался к работе. Куда-то умчались на полуторке связисты с катушками телефонного провода. На линии соприкосновения крупных потрясений не было ‒ немцы вели обстрелы, но в атаку не лезли.

К обеду артобстрелы усилились ‒ противник получил данные о гибели своего спецназа.

 

В три часа пополудни к лейтенанту Шубину прибыл посыльный: генерал Ефремов желал его видеть. В заварухе командарм не пострадал, об этом сообщили сразу.

‒ Товарищ генерал-лейтенант, лейтенант Шубин по вашему приказанию…

‒ Проходи, к черту формальности. ‒ Командарм поднялся из-за стола, подошел, пожал Шубину руку. Он был бледен, жилка за глазом подрагивала, но глаза блестели и он был идеально выбрит. ‒ Ты отличился сегодня, Шубин.

‒ Виноват, товарищ генерал-лейтенант, но мы физически не могли среагировать раньше ‒ так вышло, что «Бранденбург» вошел в поселок раньше нас. Погибли люди, много людей…

‒ Знаю, Шубин, случись такая возможность, ты бы ею воспользовался. Но даже то, что ты сделал, дорогого стоит. Ты сберег штаб ‒ с горсткой бойцов уничтожил такую банду! Извини, что сразу тебя не поблагодарил ‒ дела закрутили, обязанности командарма никто не отменял. Представляешь, один патрон в ТТ себе оставил, чтобы врагу не достаться, ‒ Ефремов засмеялся. ‒ Уже приготовились обороняться, начальник политотдела погиб, его заместитель тоже, начальника разведки Тихомирова пуля срезала, и тут ты со своими орлами! Правильно я сделал, что не дал тебя расстрелять, ‒ Ефремов добродушно прищурился. ‒ И молва о тебе оказалась не враньем. Прими благодарность, Шубин, от лица всех выживших и от меня лично.

‒ Служу Советскому Союзу, товарищ генерал-лейтенант!

‒ Послужишь еще… Почему, кстати, ты до сих пор лейтенант?

‒ Это не ко мне, товарищ командующий…

‒ Решим вопрос. Негоже ‒ десять месяцев на фронте и только лейтенант. Ты мне вот что скажи, ‒ командарм сменил тему, ‒ тебя ничего не смущает?

‒ Вы о «Бранденбурге», товарищ генерал-лейтенант?

‒ Именно.

‒ Смущает. Но не моего уровня сомнения, товарищ командующий.

‒ И все-таки хотелось бы послушать, что думает человек, далекий от штабной суеты.

‒ Диверсанты знали, куда шли. Их целью были вы ‒ живой или мертвый… Прошу прощения. Лучше живой, хотя в этом случае не вполне понятно, как они собирались вернуться к своим после выполнения задания. Им могли подготовить коридор. Немцы знали, что вы вывели из Горного батальон капитана Климова, в противном случае они бы не напали малыми силами. Немцы знали, как обойти минные поля ‒ слишком быстро одолели расстояние от леса до поселка. Иначе говоря, они получили сведения. А мины ведь установили только вчера.

‒ Это говорит о том, что в моем штабе окопался «крот», ‒ задумчиво пробормотал Ефремов. ‒ Признаться, Шубин, подобные мысли уже витали в голове. Хреновая ситуация со связью, постоянные обрывы и несвоевременное подключение. Противник узнает о наших планах, любые наши действия встречают противодействие. Намечаем прорыв, а тут выясняется, что противник уже стянул туда войска. Непростая ситуация, лейтенант. Этого субъекта нужно вычислить быстро, иначе он такого еще натворит! ‒ Командарм в задумчивости шагал по кабинету. ‒ Это кто-то из посвященных в принятие решений. Но людей, близких ко мне, я знаю и всецело им доверяю: начальник штаба генерал-майор Петров, начальники строевой части, оперативного отдела, разведотдела.

‒ Это может быть и кто-то из их заместителей, товарищ генерал-лейтенант. Этот человек под пули не полезет. Вспомните, кто отстреливался от диверсантов вместе с вами, кто проявил хладнокровие и ничего не боялся, и можете смело их исключить. «Крот» мог погибнуть от шальной пули, но я бы на это не ставил. Такие люди стараются не рисковать, они не смертники. Можно провести расследование, выяснить, кто где был, кто отлучался из штаба в последние сутки, ‒ командарм скрипнул зубами. ‒ На это уйдет уйма времени, нервов, сил, а нам сейчас не до этого. Штаб и без того обескровлен, людей осталось мало, две трети начальственного состава легли в землю или разъехались по госпиталям. Начнем копать, и работа штаба будет парализована.

‒ Не знаю, вправе ли вам советовать, товарищ генерал-лейтенант…

‒ Советуй. Моей головы уже не хватает. В данной ситуации ты единственный, кому я могу стопроцентно доверять.

‒ «Крот» не знает, на какие действия вы пойдете и до чего вас доведет отчаяние. Пустите слух, что руководству армии о нем известно и что в ближайшее время вы намерены его схватить и наказать. Не помешает слух и о грядущих повальных задержаниях. Например, ваши люди якобы собираются изолировать всех, кто имеет доступ к картам минных полей. «Крот» занервничает и попытается смыться. Не думаю, что его дальнейшее присутствие при штабе крайне важно, он свою задачу уже выполнил.

‒ Ты деликатен, Шубин, ‒ улыбнулся Ефремов. ‒ Говори уж прямо: немцы уже не нуждаются в услугах «крота», чтобы добить нашу армию. Они и сами это сделают. Не смущайся, ты прав. Вот только не боишься ли ты, что после такого слушка разбегутся даже невиновные?

‒ Не думаю, что здесь остались люди, слабые духом. Все малодушные и трусы давно уже разбежались. Здесь остались люди, верные присяге. За исключением, разумеется, лазутчика. Охрану штаба усиливать не надо ‒ у шпиона должна быть возможность его покинуть. Но количество военных в поселке надо увеличить. Снимите с фронта пару взводов НКВД, пусть перекроют все выезды, кроме северного. Лазутчик об этом узнает, занервничает и попытается уйти единственной оставшейся дорогой. О своих планах лучше никому не говорить. У «крота» могут быть сообщники. Для убедительности арестуйте пару человек и впоследствии отпустите их со всеми объяснениями. Усильте слух, что аресты будут продолжаться.

‒ Думаешь, сработает, лейтенант?

‒ Сработает, товарищ генерал-лейтенант. «Крот» должен почувствовать, что к нему подобрались вплотную и вот-вот его возьмут. У нас есть день и вечер, нужно создать видимость суетливой работы. Аресты должны проводиться при массовом скоплении работников штаба. Но берите, разумеется, надежных людей, тех, кто не может оказаться «кротом». Иначе окажемся в смешной ситуации. Пусть их заранее предупредят, что это фарс… Не знаю, товарищ командующий, времени катастрофически нет вести толковое следствие, и это единственное, что приходит в голову.

‒ Каким маршрутом он попытается скрыться?

‒ Почти не сомневаюсь, что через болота на севере, товарищ генерал-лейтенант. Если перекрыть дороги, он попытается вырваться пешком. Участок узкий, в холмы он не полезет ‒ там недолго шею свернуть. Пойдет через седловину. Там два озера с илистым дном и заросли камышей. Я размещу там своих людей. Ночи нынче не такие уже холодные, выдержат. Не знаю, захочет ли этот тип пробраться через линию фронта, может просто отсидеться в болотах, но для этого возьмет с собой все необходимое ‒ еду, теплую одежду.

‒ Хорошо, лейтенант, давай попробуем.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

 

Задумка сработала, а Шубин, признаться, слабо в это верил.

Поспать на разложенной плащ-палатке удалось два часа. Потом активизировался Никита Костромин, подполз, стал будить командира легкими тычками, бормоча, что он-де все понимает, но пора бы товарищу лейтенанту и честь знать. До рассвета оставался час с хвостиком ‒ самое сонное время. На ясном небе еще мерцали звезды, дул прохладный ветерок, теребил камыши и осоку. Трава еще не доросла до высоты человеческого роста, но дни и ночи стояли теплые, растительность оживала, подрастала. Живность в этих местах не водилась ‒ еще не время. Тихо плескалась озерная вода. Шубин сел на колени, протер глаза. Никита Костромин уже свернулся бубликом, сладко чмокая во сне. Из синеватой темноты выплывали очертания тальниковых зарослей, в разрывах виднелась водная гладь. Пригодная для пешей ходьбы тропа тянулась вдоль озера и втягивалась в лесистое понижение между холмами. С обратной стороны за редкими кустами проходила проселочная дорога. Еще дальше, за поворотом, у выезда из района, расположился стационарный пост. В покатой балке на западе стоял штабной газик, в котором дремал откомандированный Ефремовым майор Шилов. Об этом человеке генерал отзывался положительно, да и не владел майор особыми тайнами ‒ в частности, карту минных полей он видеть никак не мог.

Сон еще витал в голове. Глеб добрался на корточках до непересыхающей лужи, смочил лицо. От курения решил воздержаться. На данном участке сидели только он и Костромин. Остальные разместились восточнее и западнее ‒ там тоже имелись тропы.

Стояла нереальная тишина. Обстрелы прекратились еще вечером ‒ немцы решили взять паузу. Что это значило, никто не знал. В памяти всплыла вчерашняя суета в штабе ‒ разнос, устроенный командармом подчиненным, прибытие подразделения НКВД, «арест» подполковника Тимакова и майора Еременко, тревожные слухи о том, что это только начало…

 

Что-то вмешалось в царящую над озером тишину. Легкий гул становился громче, отчетливее. По проселочной дороге шла машина. Далеко она уйти не могла ‒ за поворотом в шестистах метрах находился пост, где несли службу пять автоматчиков. Глеб приподнялся, напряженно всмотрелся, но фары не горели. Гул нарастал, и сердце начало аритмично подрагивать. Близился рассвет.

Он различил машину, когда она оказалась уже практически рядом. Судя по очертаниям, это был штабной джип. Машина сбросила скорость, стала съезжать с дороги, прошла кювет и остановилась в кустах. В горле пересохло, возникло сильное желание прокашляться. Хотелось надеяться, что товарищи на соседних постах уже не спят. Он подполз на корточках к спящему Костромину и пихнул его в плечо, зажав ему рот.

‒ Тихо, это я.

Никита изогнулся и тут же расслабился. Миновала реальная угроза получить от товарища по зубам.

‒ Тихо, говорю! Кажется, он здесь, на машине прибыл ‒ без фар, знает, что дальше пост… Подъем, Никита! И замри, дыши тише.

Разведчики затаились в траве. На соседних постах тоже не поднимали шум. Водитель заглушил двигатель. Снова навалилась тишина. Потом что-то скрипнуло, и вновь наступило безмолвие. В полумраке поблескивали глаза Никиты. Хрустнула ветка, за ней другая. Человек выбрался из машины и шел по кустарнику. Он был один. Опять прекратил движение, видимо, стоял, прислушивался. Возможно, интуиция сообщила, что в окружающем пространстве что-то не так.

‒ Давай же, гад, мы так скучали по тебе! ‒ прошептал Костромин. ‒ Товарищ лейтенант, это правда он или быть такого не может?

‒ Заткнись, ‒ процедил Глеб.

Снова захрустели ветки, человек приближался. Он перебирался через препятствия, тяжело дышал. У выхода на поляну сделал остановку, осмотрелся. Потом опять пошел.

Невнятная личность, закутанная в плащ-палатку, выбралась из кустов и заскользила к озеру краем поляны. Это был мужчина, он двигался легко и уверенно. На правом плече, отгибая плащ-палатку, висел вещевой мешок. На голове пилотка. Незнакомец почти миновал поляну, когда Шубин поднялся у него за спиной:

‒ Стоять. Не шевелиться. Вы на мушке, гражданин.

Беглец словно ткнулся в стену, замер. Дыхание участилось, стало срываться. Поднялся Никита Костромин, тоже наставил на незнакомца автомат. Мужчина медленно повернулся и исподлобья посмотрел на автоматчиков. Черты лица вырисовывались смутно, но Шубин был уверен, что видел его среди мелькавших в штабе людей. Рука мужчины как бы невзначай поползла под плащ-палатку ‒ к пистолету в кобуре.

‒ Мы все видим, ‒ предупредил Глеб. ‒ Хотя продолжайте, уважаемый. Медленно, двумя пальцами извлеките пистолет и бросьте в траву. Мы ждем.

Мужчина вынул пистолет, выбросил его. Он упал недалеко, фактически ему под ноги.

‒ Вы кто такие? ‒ процедил он. ‒ Какое право имеете меня останавливать?

‒ Лейтенант Шубин, ‒ представился Глеб. ‒ Наверное, слышали. Действую по поручению командарма Ефремова. А вы, уважаемый, оказались глупее, чем нужно, ‒ попались на удочку. Или уже закончился срок так называемой командировки? Покидаете нас? В гостях, как говорится, хорошо, а дома лучше?

‒ Не понимаю, что вы несете, ‒ мужчина судорожно повел плечами. ‒ Я выполняю в этой местности свои служебные обязанности.

‒ Давайте не будем разбираться, что и зачем вы выполняете, ‒ предложил Глеб. ‒ Поедем в штаб, и там вы все расскажете. Повернитесь спиной и скрестите руки. Никита, свяжи его, да смотри, чтобы не взбрыкнул. А вам, уважаемый, лучше стоять смирно.

‒ Понял, товарищ лейтенант, ‒ пробормотал Никита. ‒ Могу и по шее ему врезать, если не станете возражать.

‒ Давай, только несильно.

‒ Что вы себе позволяете?! ‒ взвизгнул мужчина. ‒ Я полковник Красной Армии!

‒ Липовый ты полковник! ‒ взорвался Шубин. ‒ Смирно стоять, кому сказано!

Веревку держали наготове. Мужчина сник, скрестил за спиной руки. Никита, скалясь, хлестнул веревкой, как плетью, и двинулся к задержанному. В кустах хрустели ветки, чавкала земля ‒ бежали товарищи.

‒ Товарищ лейтенант, вы здесь? Кого-то взяли? ‒ крикнул Ветренко.

‒ Да, попался тут один жирный карась…

Лазутчик ударил Никиту локтем под дых. Боец выронил веревку, согнулся. Ведь предупреждали, чтобы не спал! «Крот» отпрыгнул от него, ударил назад ногой, и это окончательно добило паренька ‒ он упал, схватился за живот. Вражеский агент удирал со всех ног.

‒ Стой, стрелять буду! ‒ Шубин вскинул автомат.

Пролаяла очередь над головой беглеца, агент споткнулся, неловко повалился набок. Глеб бросился к нему, но враг вскочил, опрометью кинулся прочь, скинув с плеча вещмешок. Глеб споткнулся о него и почувствовал, как земля и небо меняются местами. Отбросил автомат и, сделав кувырок, успел-таки сгруппироваться и отбиться рукой. Его тряхнуло, как полуторку на фронтовой дороге, на мгновение он лишился чувств, но быстро пришел в себя и вскочил. Костромин выбыл из игры, остальные еще не подтянулись. Шубин бросился, прихрамывая, за вломившимся в ивняк мужчиной. Кажется, повезло, ничего не сломал, но автомат остался на поляне. Еще не рассвело, в глазах плясали искры. Он прорывался сквозь ветки, слышал треск сучьев впереди себя. Сзади кричали люди. «Крот» уходил. Складывалось ощущение, словно он катился, как колобок, подминая под себя растительность. Ветки цеплялись за обмундирование, хлестали по лицу. Этот тальник, казалось, никогда не закончится. Но он оборвался, лейтенант вырвался на простор. Справа было озеро, небольшой обрыв, под ним метровая полоска берега. На обрыв карабкалась щетинистая масса кустарника. Беглец запыхался, но все еще бежал, тяжело переваливаясь. Снова лезть в кусты он посчитал сумасшествием, сменил направление, съехал с обрыва и побежал по узкой береговой полосе. Шубин бросился за ним, спрыгнул к воде. Не рассчитал, инерция потащила дальше, и он по колено провалился в воду. Холод уже не чувствовался. Фигура беглеца смутно выделялась в светлеющем воздухе. Он выбрался из воды и грузно побежал по узкой полосе. Корни, сползающие с обрыва, цеплялись за ноги. Противник выдохся, начал тормозить, в отчаянии озирался. А у лейтенанта открылось второе дыхание, он бежал, высоко подбрасывая ноги. Рука потянулась к кобуре, он выхватил ТТ, произвел два выстрела в воздух. Противник засмеялся. Расстояние сокращалось. Агент опять обернулся и этим допустил роковую ошибку. Он споткнулся и с криком повалился на землю, перекатился в воду, начал оттуда выбираться, шумно отфыркиваясь. Он больше не делал попыток подняться, возился, стоя на коленях, что-то извлекал из внутреннего кармана. Шубин подбежал к нему и встал расставив ноги:

‒ Лежать на спине, не шевелиться!

А ведь не почудилось ‒ немецкому агенту действительно было смешно. Он вздрагивал, давился смехом. Глеб попятился, выудил фонарик. Мутный свет озарил серое лицо и запавшие глаза. Фигуранту было немного за сорок. Самое обычное русское лицо ‒ осунувшееся, с курносым носом. Черты уродовала гримаса. Он щурился от света, с презрением глядя в глаза разведчику.

‒ Ну и кто вы такой? ‒ помедлив, спросил Глеб.

‒ Да ладно, это уже неважно, ‒ прохрипел мужчина. ‒ Люди расскажут, не волнуйся. Лучше о себе подумай, лейтенант…

С вражеским лазутчиком начало что-то происходить. Он вдруг застыл, глаза полезли из орбит, а улыбка превратилась в страшную маску. Субъект задрожал, начал задыхаться. Пена изо рта полезла как из брандспойта. Он издал какой-то каркающий звук и замер с широко раскрытыми глазами. Глеб с досадой сплюнул: понял гад, что все пропало, и принял «лекарство», пока барахтался в воде! Где он держал капсулу? В кармане? За воротником?

Подбежал, шумно отдуваясь, пришедший в себя Никита Костромин.

‒ Ну все, сейчас он у меня получит! ‒ Боец застыл и разочарованно выдохнул: ‒ А что это с ним, товарищ лейтенант? Сдох, что ли?

Подбежали другие бойцы, стали светить фонарями.

‒ Самоубился, сука, надо же, ‒ растерянно изрек Лях. ‒ Выходит, яд таскал с собой, принял «витаминку».

‒ Я его, кажется, видел в штабе, ‒ сообщил Пастухов. ‒ Общительный такой, добродушный, с младшими по званию общался на равных.

Подбежал, придерживая кобуру на поясе, майор Шилов. Разведчики расступились, пропуская старшего по званию. Тот посмотрел на тело, словно не веря своим глазам, опустился на корточки, чтобы удостовериться.

‒ Вы убили его, Шубин? ‒ голос у майора как-то странно просел.

‒ Сам он, товарищ майор. Капсулу с цианидом при себе держал.

Ленька Пастухов сдавленно хихикнул. Шилов резко повернул голову, и боец закашлялся.

‒ Едрить твою…

‒ Кто он, товарищ майор?

‒ Павел Морозов, полковник, заместитель начальника связи. Вчера в связи со смертью полковника Баранова возглавил отдел.

‒ Понятно, товарищ майор. Теперь ясно, почему войска испытывали такие проблемы со связью. Он разрушал все, к чему прикасался, и никто этого не замечал.

‒ Шубин, я бы попросил!

‒ Виноват, товарищ майор.

‒ Черт, не может такого быть! ‒ Шилов усердно растирал лоб. ‒ Этот человек был последним, кого стоило подозревать. Компетентный, исполнительный, рисковать не боялся, постоянно о жене с дочкой говорил, которые в Москве остались, фотографии показывал. Это не могло быть ошибкой, лейтенант? ‒ Шилов исподлобья уставился на разведчика. ‒ Мало ли по какой причине он здесь оказался…

‒ А зачем он яд тогда проглотил?

‒ Да, точно, ‒ Шилов скривился, досадуя на свою неважную сообразительность. ‒ Он точно был один?

‒ Точно, товарищ майор, ‒ подал голос Глинский. ‒ Мы машину осмотрели. Из Горного он выехал беспрепятственно, а пост намеренно отнесли подальше от поселка.

‒ Не огорчайтесь, товарищ майор. Сдох, и черт с ним, ‒ сказал Шубин. ‒ Использовать в своих целях мы бы его уже не смогли. Наверняка перед бегством он известил своих хозяев, что покидает советское расположение.

‒ Ладно, Шубин, не умничайте, ‒ отмахнулся Шилов.

Реакция Ефремова на проведенную операцию оказалась сдержанной.

‒ Собаке собачья смерть, ‒ проворчал он. ‒ Но как же вжился в роль, мерзавец! Умеет абвер подбирать себе кадры! Я бы ни за что не догадался ‒ такой грамотный офицер… Ты оказался прав, лейтенант, все рассчитал верно. А то, что не смог взять этого поганца живым, ‒ ну что ж, поставим тебе на вид, в следующий раз будешь лучше работать.

 

Положение армии продолжало ухудшаться. Противник с упорством обстреливал позиции зарывшихся в землю подразделений. Потери множились с каждым днем. Похоронные команды работали не покладая рук. Боеприпасов в частях оставалось с гулькин нос. Орудия молчали ‒ в батареях осталось по нескольку снарядов на критический случай. Позиции 160-й дивизии снова подверглись «проверке». Танковая атака в итоге захлебнулась, но защитники укреплений у деревни Сунженка истратили весь боезапас, потеряли две трети личного состава и отошли на пару верст, чтобы не потерять оставшихся. Кольцо окружения продолжало сжиматься. У немцев появилось новое развлечение ‒ расстреливать с воздуха полевые кухни. Призрак голода принимал конкретные очертания. Еду готовили на кострах. Пока еще было что готовить ‒ забивали последних лошадей, варили конские шкуры. 43-я и 50-я армии давно прекратили попытки пробиться к своим товарищам, чье положение было лишь немногим лучше. На гибнущей армии поставили крест. Ефремов принимал отчаянные попытки спасти положение ‒ перегруппировывал поредевшие части, отводил их на выгодные позиции. Мобильные группы под покровом ночи отправлялись в тыл ‒ добывать еду и боеприпасы.

Утром на маленький аэродром за поселком сел одномоторный самолет с двумя свободными пассажирскими сиденьями. Полоса была крошечная, фактически самолет садился в поле. Транспорт прислали за Ефремовым по личному приказу генерала армии Жукова. Командующий прибыл к самолету, но покидать расположение гибнущей армии отказался наотрез.

‒ Это приказ, товарищ генерал-лейтенант, ‒ настаивал растерянный пилот. ‒ Я не могу вернуться один, вы должны лететь.

Впервые Шубин видел Ефремова таким возмущенным.

‒ Передайте Георгию Константиновичу, что я отказываюсь бросать свою армию в столь трудный для нее час! ‒ кричал он. ‒ Вы представляете, о чем вы просите? Как я людям после этого буду в глаза смотреть? Когда все закончится, я готов понести ответственность за невыполнение приказа.

Уговоры не действовали. В итоге в самолет посадили тяжелораненого генерал-майора Ильичевского, начальника артиллерии армии, и его заместителя, полковника Батырина. Пилот радировал с земли: «Генерал Ефремов отказывается лететь». Жуков не поверил своим ушам, но повлиять на Ефремова было невозможно, и самолет улетел.

В расположении разведвзвода царило уныние. В строю остались десять человек, считая командира и красноармейца Томилину. Радовался только Ленька Пастухов: в медсанчасти он нашел свою Варю, и для него это был настоящий праздник. После расформирования 290-го полка их пути разошлись, и Ленька сильно нервничал. И вдруг обнаружил девушку в местном лазарете. Сначала глазам своим не поверил, потом сплясал кадриль и полез обниматься. Девчонка тоже обрадовалась, повисла у Леньки на шее. Батальон, куда отправили Варю, понес тяжелые потери и теперь существовал только на бумаге. Варя и другие медработники нижнего звена сопровождали в Горный раненых командиров и здесь остались по распоряжению главного хирурга армии. Застать Пастухова во взводе теперь стало невозможно, он шнырял вокруг медсанчасти.

Теперь канонада гремела со всех сторон ‒ удавка сжималась. Пришло тревожное известие от армейской разведки: на северо-западе, в районе деревни Борисово, концентрируется бронетехника ‒ пока еще в небольшом количестве, но там есть железнодорожная станция, куда ежедневно подходят эшелоны. С них сгружаются танки, самоходные орудия, и вся эта техника остается в районе. Это могло означать лишь одно. Призрак бронетанкового прорыва, рассекающего слабые позиции армии, маячил все явственнее.

Вызов к командарму для лейтенанта был, конечно, честью, но сердце сжалось, а голова наполнилась предчувствиями.

‒ Давай без церемоний, лейтенант, ‒ пробубнил генерал. ‒ Кончились времена, когда долбили плац строевым шагом под грохот барабанов. Присаживайся и обрати внимание на карту.

В избе присутствовали несколько офицеров и генерал-майор ‒ начальник штаба армии Петров. Но их словно не было, они сидели молча.

Карта местности была испещрена пометками, имела помятый вид.

‒ Все плохо, лейтенант, ‒ поставил Шубина в известность Ефремов. ‒ Ты даже не представляешь насколько. У нас в запасе от силы пара дней. Когда противник выведет свои танки из Борисова и сформирует бронетанковый кулак, будет поздно. Он просто рассечет наши позиции и добьет в котлах окруженные части. В идеале нужно вывести из окружения шесть тысяч человек ‒ все, что осталось от армии, а на худой конец, хотя бы штаб. Надеюсь, ты понимаешь, что я не о себе пекусь… Прорываться следует в восточном направлении. Но тамошние заслоны перемелют в кашу. Товарищ Петров предложил юго-восточное направление, в сторону 43-й армии, но не полями у поселка Советский, где немцев больше, чем крапивы, а вот в этом районе. ‒ Генерал обвел карандашом интересующий его квадрат. ‒ Здесь четыре деревни: Сосновка, Березовка, Ельники и Скуратово.

«Лишнее вычеркнуть», ‒ подумал Глеб. Видимо, улыбнулся ‒ генерал посмотрел на него как-то странно, но значения не придал.

‒ Деревни фактически заброшенные, для немцев интереса не представляют, поскольку поживиться там нечем и встать на постой негде. Только в Скуратове еще, если не ошибаюсь, теплится жизнь. Места глухие, дорог практически нет. Заслоны противника довольно жидкие. По сведениям армейской разведки, противник активно использует для охранных функций новообращенных ‒ так сказать, русских полицейских. Их привозят из населенных пунктов, которые давно находятся в оккупации. За деревнями бывшая заповедная зона, охранявшаяся государством. Есть несколько урочищ. Места неизведанные, глушь и дичь, короче говоря. Но все же люди там жили, лесные хозяйства работали ‒ значит, есть какие-то дороги или тропы. Техника там не пройдет, поэтому в военных целях эти территории не используются. Но пешие должны пройти. Заповедник, разумеется, охраняется ‒ не могли немцы оставить без присмотра столь обширную территорию. Но это всего лишь отдельные посты с радиостанциями, мы уверены, что войск там нет. Твоя задача ‒ отработать возможность прорыва армии на данном участке, собрать в деревнях сведения о Кущинском заповеднике, изучить маршрут, выявить наличие дозоров и постов ‒ то есть характерная для тебя работа. Действовать необходимо крайне осторожно. Полчаса на сборы ‒ и вперед, лейтенант, времени нет. Не забывай, что путь надо пройти долгий. На тебе и твоих людях непомерная ответственность. Много ребят не бери, нечего толкаться, как в трамвае. Выбери самых крепких, выносливых, хорошо ориентирующихся в лесной местности. Да ты и сам с понятием, что я тебе объясняю…

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

 

В ельниках царила кладбищенская тишина. Шли на цыпочках, а там, где пышные лапы опускались до земли, садились на корточки. Все проселочные дороги были заняты немецкими войсками, проезжую часть перекрыла бронетехника. Чуждая речь неслась практически отовсюду, и это действовало на нервы. Вчетвером худо-бедно прошли, но как таким же образом вывести большое количество людей, лейтенант не представлял. Значит, кому-то придется отвлекать врага ценой своей жизни. Но в данный момент это не имело значения. В овраге фашистов не было, по нему передвигались бегом, а когда трещина в земле начала сглаживаться, сели передохнуть, покурить перед длинным прогоном.

Шубин смотрел в лица товарищей и знал, что они не подведут. Ребята проверенные, хорошо ориентируются в лесистой местности. Бойцы курили и тоже поглядывали на командира. Рваные комбинезоны почернели от грязи и напоминали костюмы леших ‒ в текущее время года идеально служили маскировкой. Вооружены до зубов, полная амуниция, все замотано тряпьем, чтобы не бренчало.

Другие бойцы сильно обиделись, что их не взяли, чувствовали себя какими-то неполноценными, но ничего, успеют еще отличиться, война долгая будет.

Настя Томилина только рот раскрыла, а он сразу отрубил:

‒ Женщин приказано не брать ‒ распоряжение командующего! Попробуй оспорь!

На губах еще остался ее поцелуй, она снова его обнимала, ластилась, делилась переживаниями насчет скверных предчувствий. Но это дело нормальное, предчувствия всегда скверны, других не бывает…

На разговоры времени не было, хотя очень хотелось поболтать и расслабиться. Снова отправились в путь, держа дистанцию в два метра. Черничный бор прошли без осложнений. Тропа петляла между деревьями. В канавах лежал снег ‒ упрямо не таял. На высоких участках зеленела трава, блестя на солнце. Снова попадались колкие заросли шиповника и вереница оврагов ‒ местность труднопроходимая, зато никаких фрицев. Шубин мысленно очерчивал маршрут и другим приказал делать то же самое.

 

Упомянутые генералом деревни прятались между перелесками, из-за холмиков робко выглядывали крыши. Населенные пункты были связаны между собой проселочной дорогой, испещренной ухабами и канавами. Проехать по такой дороге мог только трактор или как вариант танк.

Но с мотоциклетным патрулем все-таки пришлось встретиться. Разведчики лежали под прохладным апрельским солнцем, а по курсу двигалось мотоциклетное подразделение ‒ три тяжелых БМВ с колясками. Мотоциклы шли медленно, колеса вязли в ухабах. Глубокие канавы приходилось объезжать полем, где под слоем сгнившей ботвы и жухлых сорняков прятались коварные борозды. Мотоциклисты ругались в полный голос: «Что за страна, что за дороги? Как они тут живут?» «Нормально живем, ‒ думал Шубин, наблюдая за неприятелем. ‒ Привыкли».

‒ Эх, скосить бы всех одной очередью! ‒ мечтал вслух Серега Лях. ‒ Мотоциклами разжиться, накататься вволю…

Но от многих соблазнов в эти часы приходилось отказываться.

За следующим перелеском стояла неисправная машина. Водитель лихорадочно устранял поломку, а по обочине прохаживался офицер, поглядывал по сторонам и недовольно фыркал. Разведчики тоскливо смотрели на эту картину и боролись с искушением.

‒ Товарищ лейтенант, может, заберем его с собой? ‒ не выдержал Костромин. ‒ Сил нет смотреть на такое! Это же майор!

‒ И что мы с ним будем делать?

‒ Ну не знаю, пусть будет…

‒ Отставить, боец. Мы в этой местности инкогнито, а не для того чтобы будоражить фрицев и заставлять их носиться с высунутыми языками.

Деревни Ельники и Березовка пустовали, немцев там не было. Мимо перелесков с умеренной долей риска можно было провести большое количество людей. Немцы стояли в Сосновке ‒ заняли там несколько домов, постреливали кур, гоняли мяч по пустырю. От маршрута через Сосновку решили отказаться, вернулись в овраг, потом ползком добрались до березового перелеска.

Скуратово лежало в низине, это была крохотная деревушка на дюжину дворов. К восточной околице подбирался плотный осинник, с южной стороны голубело извилистое озеро. Несколько дворов выходили прямо к воде, виднелись дощатые мостки наподобие примитивного пирса. Деревня была обитаема ‒ над парой крыш вился голубоватый дымок.

Несколько минут разведчики лежали за травянистым косогором, потом по одному потянулись к плетню. Деревенская дорога была разбита до предела, в канавах чернел рыхлый снег и валялись горы мусора. Группа шла вдоль шаткого забора. Бойцы держали дистанцию, вертели головами. Деревушка доживала свой век. Дома провалились в землю, крыши просели, практически сложились пополам.

Корявая древняя липа произрастала вплотную к забору. Шубин первым скользнул за нее и застыл как вкопанный, испытав мимолетный страх. Подловила бабка! Женщина лет семидесяти, худощавая, прямая, как черенок, стояла за забором, возвышаясь над насаженными на штакетник горшками. Голову обвивал теплый платок, костлявыми пальцами она держалась за забор. Шубин облегченно перевел дыхание. Старушка безучастно смотрела на него, ни один мускул не дрогнул на костлявом лице. «С головой не в порядке?» ‒ мелькнула мысль. Женщину словно приклеили к забору, ее взгляд был абсолютно неподвижен.

‒ Добрый день, бабушка, ‒ вежливо поздоровался Глеб. И уточнил на всякий случай: ‒ Немцы в деревне есть?

Старуха шевельнулась, расслабилась. Не сказать, что взгляд потеплел, но в нем появилось что-то живое.

За спиной послышался мотоциклетный треск. Сердце екнуло.

‒ Товарищ лейтенант, фрицы! ‒ сдавленно пискнул за спиной Серега.

‒ Ложись!

Хорошо, что держали дистанцию. Разведчики дружно попадали в канаву, протянувшуюся вдоль ограды. Укрытие было так себе, но ничего другого не придумали. Треск нарастал. В канаве было холодно, грязно. Глеб подавился рыхлым снегом, закашлялся, машинально обнял пальцами клык затвора. Противный треск становился громче, сверлил мозг. Приближался один мотоцикл ‒ и на том спасибо. Разведчики лежали неподвижно. Глеб зачем-то затаил дыхание.

Мимо по дороге, разбрасывая лепешки грязи, проследовал немецкий БМВ с люлькой. В нем сидели трое, не считая пулемета ‒ полный комплект. Людей в канаве они не заметили ‒ не смотрели по сторонам.

Мотоцикл встал, но двигатель продолжал работать на холостых оборотах. Глеб поднял голову. Немцы остановились метрах в семидесяти. Солдат, сидящий сзади, спешился, переместил автомат на грудь и вразвалку направился к забору из толстых штакетин.

Участок находился через два дома от «лежбища». Ничего подозрительного гости не заметили. Солдат перегнулся через ограду, что-то пролаял ‒ видимо, бывал уже здесь. Ответа он не дождался, схватился за секцию забора и отвел ее в сторону. При этом перестарался ‒ конструкция отчаянно заскрипела, из нее вывалились несколько штакетин. Солдат не смутился, грубо засмеялся, пинком отбросил переломанную створку к ограде и вошел на участок. Мотоциклист выжал газ, развернул мотоцикл и въехал на придомовую территорию. «Поживиться приехали», ‒ догадался Глеб. Очевидно, здесь у них «поставщик». Германская армия пока еще снабжалась, но перебои с поставками уже начинались, и реквизициями у местных жителей оккупанты не брезговали. С участка доносились громкие голоса ‒ женщина перебивала хриплого мужчину. Гражданские возражали ‒ в прошлый раз их уже подчистили. Немцы смеялись. Шубин привстал, осмотрелся. Дорога была чиста. Немцы хозяйничали на подворье, на дорогу никто не выходил.

‒ Товарищ лейтенант, их всего трое, ‒ зашептал в спину Костромин. ‒ Снова стерпим, мимо пройдем?

‒ Именно, ‒ огрызнулся Глеб. ‒ Почаще вспоминайте, что мы несем ответственность за целую армию.

Вернее, за ее остатки…

Шубин прислушался. Эти солдаты вели себя в принципе мирно, население не избивали и не расстреливали. Цель у них была одна ‒ поживиться. Светиться не стоило, слишком уж ответственную миссию возложили на группу. Подними шум ‒ и немецкое командование заинтересуется этим районом.

Весьма кстати обнаружилось, что старуха никуда не делась, она так и стояла за забором, прямая, как штанга, и сжимала брус ограды костлявыми пальцами. Колючие глаза царапали лейтенанта. Стало неуютно.

‒ Бабушка, шли бы вы в дом, ‒ пробормотал он. ‒ Вопрос снимается, мы уже поняли, что немцы в деревне есть.

Сзади хрюкнул Никита. Старуха чуть помедлила, руки оторвались от забора, она повернулась и направилась в избу ‒ плавно, словно плывя над грядками. Совесть кольнула ‒ неудобно, конечно, получилось. Со стороны могло показаться, что пятеро испугались троих. Старуха поднялась на крыльцо, обернулась, прежде чем открыть дверь. И снова он почувствовал долгий прожигающий взгляд. «Не собирается ли сдать нас фрицам?»

‒ Чертова старуха… ‒ прошептал Костромин. ‒ Словно призрак какой-то. Смотрит ‒ и мороз по коже… Вы уверены, что она живая, товарищ лейтенант?

‒ Уверен, призраки днем не ходят, ‒ огрызнулся Глеб. ‒ Эй, слушайте все меня! Данная команда на мотоцикле нас не волнует. Пусть забирают что им надо и проваливают. Мы стерпим. Убивать они никого не собираются. Для нас важнее сохранить инкогнито. Если во дворе никого нет, проскакиваем мимо.

Он первым припустил вдоль канавы и присел на корточки у разбитой секции забора. Во дворе кудахтали куры. Наверное, домашняя живность и была мишенью оккупантов.

Немец возник внезапно, Шубин и опомниться не успел. Ухмыляющийся солдат тащил мешок, который ходил ходуном, извивался и кудахтал. В него напихали не меньше десятка птиц. Шубин застыл, его палец будто приклеился к спусковому крючку. Явление немца проворонили, но самое смешное то, что он не заметил посторонних. Он сделал два шага, ускорился, как спортсмен перед метанием копья, и швырнул мешок в коляску. Попал! Мешок не развязался, продолжал шевелиться и шуметь. Солдат удовлетворенно крякнул, развернулся через левое плечо и заспешил обратно. Вытянув руку, можно было его коснуться, но фриц спешил, ничего не видя, и в конце концов исчез за сараями. Глеб переглянулся с Никитой. Тот пожал плечами: «Бывает». Крайне редко, в исключительных случаях, но бывает.

В видимой части двора никого не осталось. Курятник и прочие хозяйственные постройки находились дальше. Но перебежать открытое пространство не успели ‒ объявился еще один солдат в криво сидящей шинели. Автомат болтался за спиной. Он тащил волоком второй мешок, поменьше. За ним из-за сарая выбежала растрепанная женщина средних лет. С криком «Что же вы делаете, вурдалаки, последнее забираете!» она набросилась на солдата и толкнула его в спину. Тот от неожиданности споткнулся и выронил мешок. Его забыли завязать, поэтому оттуда посыпались взъерошенные куры и стали разбегаться по двору. Солдат рассвирепел, сбросил с плеча автомат. Женщина попятилась. С протестующим криком из-за угла выбежал хромающий седой мужчина, замахал руками, стал что-то говорить, глотая слова, мол, баба дура, больше так себя вести не будет, берите что хотите да проваливайте к чертовой матери. Раздался окрик, объявился еще один военнослужащий, ефрейтор, что-то рявкнул. Автоматчик не стал стрелять, забросил за плечо автомат и толкнул женщину. Она повалилась в объятия своего мужа. Тот потащил упирающуюся жену в дом. В принципе не дело умирать ради каких-то куриц… Солдат пнул пробегающую мимо курицу, та пролетела несколько метров и забилась в судорогах. Немцы засмеялись, потащились на задворки.

Снова не успели перебежать. С участка донесся душераздирающий девичий крик. Шубин застыл, спина похолодела. Видимо, семья состояла из трех человек. Немцы гоготали, наперебой что-то выкрикивали. Различались отдельные слова: «Какой милый розовый поросеночек! Курт, поторопись, мы ждем своей очереди!» Шубин понял, что дальше они не пойдут. Люди угрюмо смотрели на командира. Он бросил лаконичную фразу: «Действуем, парни!»

Молодая девушка захлебывалась, умоляла не трогать ее. Из дома выбежали мужчина с женщиной, но им наперерез из-за угла вышел рослый немец с квадратной челюстью, стальной щетиной и скинул автомат. Однако сельчане и не думали останавливаться. Седой мужчина схватил немца за грудки, тот, ошарашенный, не сразу среагировал. Женщина успела проскочить. Последовал удар прикладом в челюсть, руки разжались, хозяин дома упал на колени, закачался. Женщина споткнулась, покатилась по двору. Солдат пришел в ярость от такого неповиновения ‒ седовласый мужчина снова получил по лицу и потерял сознание. Женщина поднялась, побежала дальше. Немец вскинул автомат.

Просвистел нож ‒ Ветренко метнул его из-за пригнутой малины. Лезвие сделало в воздухе оборот и вонзилось немцу в грудь по рукоятку. Фриц застыл, позеленел от боли. Автомат упал в грязь. Он скосил глаза вниз, недоверчиво уставился на нож, торчащий из груди, схватился за рукоятку, выдернул. Поступок был не самый продуманный ‒ потекла кровь, солдат зашатался и повалился. Кричать он не мог, давился кровавой пеной.

Разведчики устремились вперед. Шубин подбежал к женщине, что-то бормоча, сдерживал наступательный порыв. Девушка продолжала кричать, но уже как-то глухо ‒ видимо, ее затолкали в помещение. Глава семьи медленно приходил в чувство. «Мужики, давайте без пальбы», ‒ прошипел Шубин.

Двор изгибался, основная его часть находилась за углом сарая. Завадский на цыпочках бросился за угол, вынув нож из чехла. Это оказалось кстати ‒ из-за угла вынырнул солдат, решивший выяснить, что за шум, и получил нож в пузо. Он задергался, выкатил глаза. Завадский схватил его за шиворот, прижал к стене и стал проворачивать рукоятку в ране. Сопротивления оккупант не оказывал ‒ глаза потухли, он свесил голову. Завадский отпрянул, и мертвое тело, как куль, свалилось ему под ноги. Женщина благодарила и умоляла спасти ее дочь Аленку, ведь та такая беспомощная, с рождения одна нога короче другой!

Шубин скользнул за угол и бросился к приоткрытой двери приземистого амбара. Дверь со скрипом отворилась, Глеб припал к косяку. Зерно в амбаре давно не хранили. Здесь лежали горы перепревшего сена, запашок стоял соответствующий. Под голой задницей упитанного вояки извивалась и выла девушка лет семнадцати. К самому важному он еще не приступил ‒ жертва сопротивлялась, норовила выскользнуть. Шубин ворвался внутрь, обнаружил ржавые вилы, схватил их и вонзил их насильнику в зад. Фашист взревел, как бизон, начал извиваться, пытаясь встать.

‒ Подвиньтесь-ка, товарищ лейтенант, не командирское это дело… ‒ Завадский отстранил Шубина, поднял вилы и, когда солдат перевернулся на спину, вонзил их ему в грудь.

«Вот и съездили развеяться», ‒ мелькнула мысль. Все это было неправильно ‒ разведчики занимались не своим делом. Но не оставлять же граждан в беде!

Девчушка рыдала взахлеб, растирая слезы кулачками. Подбежала мать, схватила девочку за плечи, потащила ее прочь из амбара. Та спотыкалась и не сводила потрясенных глаз с туловища, прибитого к полу.

‒ Ребята, спасибо вам огромное! ‒ К Шубину бросился хозяин, схватил его за руку, стал ее трясти. ‒ Век вас не забуду! Что делают, упыри проклятые! Мало им того, что все закрома подчистили… В первый раз мы Аленку спрятали, а сейчас не успели ‒ нашли ее супостаты в сарае! С октября уже прячем. В деревне всего несколько человек осталось, по большей части старики да мы, Авдюшины… Егор Миронович я, ‒ опомнился хозяин. ‒ А супруга ‒ Дарья Михайловна. До войны она в колхозной конторе работала, а я в лесничем хозяйстве числился ‒ здесь у нас угодья обширные, на востоке начинается заповедник…

‒ Давайте позднее поговорим, Егор Миронович, ‒ перебил Шубин. ‒ Мобилизуйте своих женщин, пусть подметут двор, кровь подчистят, в сарае уберут. В общем, наведите порядок, словно тут не было никого, а потом поговорим ‒ у нас есть о чем вас расспросить.

 

Работали в темпе ‒ немецкий мотоцикл подогнали к сараям, стали грузить на него мертвые тела. Они вываливались, Серега Лях нервничал и покрикивал на мертвецов, словно от них что-то зависело. Потом мотоцикл вывели с участка и подогнали к озеру, где над водой возвышался дощатый настил. По уверению хозяина, глубина в озере была большая, начиналась у самого берега. Да и слава у этого местечка неважная ‒ поговаривали, что кикиморы разные водятся, болотного лешего неоднократно видели. Пацаны, конечно, купаются, что с них взять, но несчастные случаи регулярно происходят. «Теперь здесь точно привидения будут граждан третировать», ‒ пробормотал Никита Костромин, заводя мотор и размышляя, чем бы подпереть педаль. Мотоцикл прогрохотал по мосткам, плюхнулся в воду и на дне благополучно заглох. Но тела вывалились, не удержавшись в седлах. Пришлось привязать к ним камни и столкнуть по очереди в озеро. Вода сомкнулась, успокоилась, и бойцы перевели дыхание.

Егор Миронович снова начал всех благодарить, но Шубин это дело пресек. Время потеряли, устроили побоище с перспективой провала ‒ требовалась компенсация. Хозяин пригласил в дом перекусить и отдохнуть. Натянуто улыбалась хозяйка, робко выглядывала из-за печки Аленка, у которой обнаружились особенности умственного развития.

Но перекусывать было некогда. Глеб отправил Ляха на дорогу ‒ сигнализировать, если появятся нежелательные гости, а сам на сбитом из горбыля столе разложил карту крупного масштаба, выданную Ефремовым для прокладки маршрута.

‒ Вы работали в лесном хозяйстве, Егор Миронович, значит, должны знать здешние места лучше всех. Наши гибнут каждый день, вы, наверное, слышите орудийную стрельбу. Скоро немцы сожмут кольцо и всех уничтожат. Нельзя этого допустить. Нужно вывести большое количество людей. Понимаем, что волшебства не бывает, немцы все равно все заметят и сделают попытку перекрыть дорогу. Но хотя бы отделаться малой кровью, вывести за Угру бойцов мы обязаны.

Егор Миронович наклонился к карте с озабоченным видом. Рискнуть стоило. Предать этот человек не должен ‒ не потому что весь такой положительный, а потому что это не в его интересах. Побежит к немцам ‒ придется рассказать о трупах в озере и подставить Аленку.

К счастью, Егор Миронович был не из этой когорты. Добрый поступок разведчиков был вознагражден. Бывший лесничий отлично ориентировался в карте. Он дал исчерпывающие сведения об окружающей местности. Картина вырисовывалась интересная. Дорог в районе лесничества практически нет, только у головной конторы в деревне Шуринка, но там сейчас шаром покати, не считая небольшого отряда полицаев, которые воют с тоски и доедают последнюю лошадь. Войска через лесничество ни разу не проходили ‒ ни советские, ни немецкие. Машина не проедет однозначно, но пешком пройти можно. Барское урочище, о котором говорили в штабе, ‒ тема интересная. Это узкая долина в низине, стиснутая скалами. Тянется с запада на восток километров шесть. На дне распадка есть тропа, строевым шагом в колонну по три по ней не пройдешь, но если вытянуться вереницей, то ничего сложного. Путь до ущелья простой. Лес за Скуратовом только с виду кажется непроходимым ‒ через него идет тропа, петляет по балкам и оврагам, в нескольких местах выбегает на открытые пространства, но по большей части она спрятана в лесу. Далее седловина между возвышенностями. Там лес сгущается. Дальше заброшенный хутор Выселянка, потом тропа уходит вниз и начинается Барское урочище. По дну долины пробегает ручей ‒ ошибиться невозможно. Антураж разительно отличается от того, который был раньше: много скал самой причудливой конфигурации, в отдельных местах склон сглажен, порос кустарником, в других ‒ неприступные скалы висят над распадком, и передвигаться можно только падью. За урочищем местность сглаживается, снова тянутся леса переменной сложности, километрах в пяти река Угра, а за ней, теоретически, должна быть Красная Армия. Впрочем, в этом Егор Миронович разведчикам не помощник ‒ чего не знает, того не знает.

‒ Из всех маршрутов, парни, этот самый безопасный, ‒ уверял мужчина. ‒ Поверьте, я в этом деле не одну собаку съел. По другим направлениям ‒ населенные пункты, дороги, а значит, войска и охрана. Там вас прищучат, вызовут подмогу, и будет вам туго. Но чтобы пробиться здесь, ‒ мужчина обвел пальцем интересующий разведчиков квадрат, ‒ нужно отвлечь внимание супостатов на другом участке. Впрочем, вы сами стратеги, не мне вас учить.

‒ Вы служили в армии, Егор Миронович?

‒ Было дело под Полтавой, ‒ улыбнулся хозяин. ‒ На Дальнем Востоке. В лесах под Лихоманкой партизанил в гражданскую. Это если можно назвать службой в армии. Но два года в боях, два ранения ‒ там моей ноге пришел кирдык. Потом сюда, на материк, переехали с Дарьей. Я уже не мальчик был ‒ пятый десяток, считай, разменял. Но все это быльем поросло…

‒ Безопасный маршрут, говорите? ‒ Глеб задумчиво почесал щетинистый подбородок.

‒ Да боже упаси! ‒ испугался хозяин. ‒ Безопасно, мил человек, по воздуху летать, и то как сказать!.. В Выселянке могут стоять чужаки ‒ обычно это полицаи, их свозят из других районов. Там идти надо очень осторожно. Русский мужик, даже пьяный и ленивый, весьма наблюдателен. Техника там не пройдет, но пешие посты обязательно будут. Что касается урочища, даже не надейтесь, что пройдете там как по бульвару. Несколько постов обязательно встретите. Могут стоять на удалении в нескольких километрах, могут оказаться рядом, леший их знает. Это народ дикий, в урочище сидят безвылазно, сами себе на кострах готовят, сами себя греют ‒ одурели там, поди. Но немцы приказали ‒ они и сидят. А чуть шум, сразу немцам сообщают. Учтите, там стрелять опасно ‒ акустика такая, что по ушам бьет и на многие версты слышно. Так что, ребятки, будьте осторожны.

‒ Хорошо, Егор Миронович, мы разберемся. Спасибо за содействие. Мимо пойдем ‒ можете к нам присоединиться со всем своим семейством. В смысле если пойдем. А пока советую перебраться в другой дом ‒ в деревне же хватает пустующих изб? Немцы будут своих искать, сюда приедут, тогда вам точно не поздоровится. Лучше всего вообще в лес уйдите, шалаш себе постройте. Береженого, как известно, Бог бережет. Раньше советская власть берегла, но теперь у нее дела другие…

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

 

Бурундук пробежал по стволу, застыл и повернул смышленую мордашку. Завадский обернулся, прижал палец к губам. Разведчики присели, превратились в кочки.

Мужчина в брезентовой куртке, из-под которой высовывался темно-серый френч, закончил свои дела и застегнул штаны. Бурундук сорвался с ветки, перепрыгнул на соседнюю, оттуда перескочил на ствол березы. Мужчина резко повернул заросшую щетиной физиономию, обвел пространство воспаленными глазами. Вести трезвый образ жизни полицаи не научились, да и кто бы их обучал? Бурундук продолжил скачки, мужчина его заметил, успокоился, что-то проворчал, подтянул штаны. На плече у него висел немецкий карабин маузер, на рукаве белая повязка, отличающая обычных людей от предателей. Мужчина подтянул сползающий с плеча карабин и грузно затопал в просвет между кустами.

Других желающих облегчиться в этот час не нашлось. За кустами голубел просвет. Завадский бесшумно подбежал к кустам, присел на корточки. Остальные выдвинулись вперед, застыли. Завадский поднял руку, показал три пальца, затем изобразил знаком: «Малым ходом ‒ можно».

Через минуту все пятеро сидели на позиции и вели наблюдение. На поляне, покрытой мелкой травкой, трое полицаев резались в карты. Проигравшего под громовой хохот хлестали картами по ушам. Матерки сыпались как из рога изобилия. До них было метров тридцать, и хватило бы одной очереди, чтобы малость очистить мир. Но Шубин решил: соблазнам нельзя поддаваться.

Тропа пересекала поляну и снова убегала в лес. Слева и справа возвышались заросшие лесом холмы ‒ практически горы. Впереди за редколесьем виднелись крыши ввалившихся в землю избушек, расшатанные заборы, останки телеги с торчащими в небо оглоблями ‒ хутор Выселянка. Мирных жителей там не должно быть, но над крышей главной избы курился дымок. Значит, в наряде больше полицейских, чем присутствует на поляне. Эти люди хорошо вооружены, имеют запасы продуктов и рацию, с помощью которой регулярно отправляют в эфир отчеты.

‒ Сделай другое лицо, ‒ пробормотал Глеб пристроившемуся рядом Костромину.

‒ А какое у меня лицо? ‒ не понял боец.

‒ Как у кота, увидевшего сметану.

Полицаи увлеченно вели картежный бой. Один был постарше ‒ тот самый, который бегал в кусты по нужде, остальные моложе тридцати. Щетина у всех торчала, как колючки у ежа. Матерились знатно, даже обычные слова ухитрялись подменять матерными. Потом им наскучило играть, и они закурили. На севере и западе грохотала канонада. Они прислушивались и вставляли замечания, дескать, сколько можно месить этих коммуняк, давно пора с ними разделаться и снова идти на Москву.

Пришлось ретироваться в лес и обходить опасный участок краем седловины. Местность была завалена буреломом, и разведчики недоумевали: каким образом здесь сможет пройти целая армия?

‒ Да никаким, ‒ ворчал Шубин. ‒ Пустим вперед обученных людей вроде тебя, Завадский, они вырежут полицаев, и мы спокойно пройдем через хутор.

Полчаса продирались через чащу, холмы остались позади. Молодая крапива жалила руки, сапоги вязли в зловонной жиже. Завадский шел первым, выбирал маршрут. Неподалеку журчал ручей, доносился звук небольшого водопадика ‒ вода звонко разбивалась о камни. Незаметно началось понижение. Из земли вырастали камни, кое-где валялись целые груды каменных лепешек, как будто их намеренно собрали, чтобы куда-то отнести. Растительность сгущалась, в основном это был кустарник.

И вдруг все разом изменилось: выросла черная скала, испещренная горизонтальными прослойками минералов. Под скалой валялись камни. Завадский присел на корточки, за пару минут обследовал местность и сообщил:

‒ Здесь уже сто лет никто не ходил, товарищ лейтенант. А если в ущелье стоят заслоны, значит, они пришли с обратной стороны. Разрешите взглянуть, что за этим «бутербродом»?

Он шмыгнул за скалу, через две минуты вернулся и поманил товарищей пальцем.

За скалой продолжался спуск. Узкая долина раскинулась перед глазами. Не время было наслаждаться картинками природы, но не удержались, застыли в восхищении. Такое ощущение, что эту низину вырыли ковшом, а потом налепили как попало скалы и прочие неровности. По дну протекал ручей, огибал беспорядочно наваленные известковые глыбы, серебрился в лучах заходящего солнца. Среди камней произрастали куцый кустарник и деревья без листвы. Правый склон представлял собой почти отвесную стену, раздробленную расщелинами на сегменты. Слева уступами громоздились склоны. Камень перемежался растительностью, торчали в небо голые елки. Каменные террасы нависали над долиной ‒ идеальные позиции для пулеметчиков. Но на террасах никого не было ‒ туда было проблематично забраться, а слезть тем более. Ущелье уходило вдаль, извивалось, словно река в излучинах.

‒ Товарищ лейтенант, это все, конечно, красиво, ‒ начал Костромин, ‒ но мы тут как шишки на ровном месте, нас за версту видно, особенно если пойдем по пади. Помните, что говорил мужик в Скуратово? Наблюдательные посты с рациями обязательно встретятся.

‒ Значит, не пойдем никуда?

Боец смутился от строгого начальственного взора.

‒ Останемся здесь и будем сидеть? Предлагаю выждать несколько минут. У каждого будет свой сектор обзора. Если наблюдатель присутствует, мы его скорее всего, заметим. Ведь нас не ждут, верно? Особую бдительность проявлять не будут. Не заметим ‒ бегом вниз. В трехстах метрах от нас растительность уплотняется, густеет хвойник ‒ пойдем склоном, пока есть возможность. Потом опять будем наблюдать.

Солнце опустилось за скалу-«бутерброд». Наблюдателей не выявили, да и маловероятно, что они здесь были. Разведчики посыпались вниз, побежали, сохраняя дистанцию, огибая камни, несколько раз приходилось перепрыгивать через один и тот же ручей. Мелькали скалы ‒ вытянутые, расщепленные, обглоданные ветрами и осадками. Слева простирался неровный склон с пучками зелени. Через триста метров разведчики встали, прижались к камню. Потная одежда прилипла к спинам. Ущелье забирало влево, ручей пропадал под проточенной скалой, но дальше снова вырывался на свободу, журчал и звучно разбивался о камни.

Снова стали наблюдать. Природа была избавлена от человеческого присутствия, даже животные не показывались. Только хищные птицы, расправив крылья, барражировали в темнеющей синеве. Природа погружалась в сумерки, и беспокойство закрадывалось в душу ‒ Шубин уже понимал, что до темноты урочище не пройти. Но к этому разведчики морально были готовы.

Еще один рывок. Бежали как спортсмены на короткой дистанции, выкладывались по максимуму. Растительность на склоне уплотнялась, террасы становились шире. Ели попадались все более густые, нарядные, лесные массивы причудливо перетекали с уступа на уступ. Справа не кончались обрывистые стены. По команде полезли наверх, стали перебираться с террасы на террасу.

‒ Лезем до самого верха! ‒ скомандовал Шубин. ‒ С высоты виднее.

 

Но до вершин не добрались ‒ последний обрыв можно было одолеть только с помощью веревочной лестницы. Глеб с тревогой посматривал в небо ‒ светлее оно не становилось. Дальше передвигались по террасе. Фактически это была узкая полоса леса. Под ногами чавкала земля, покрытая слоем мха. Сквозь деревья виднелись нижние уступы, иногда мелькал ручей на дне ущелья. Неудобство доставляла только узость полосы ‒ скатиться с обрыва было проще простого, если зазеваться. Дважды нога соскальзывала в пропасть, приходилось цепляться за дерн. Скорость передвижения была мизерной. Подчиненные пытались ускоряться, вставали в полный рост, совершая длинные пробежки. Шубин шипел на них, показывал кулак.

Меры предосторожности напрасными не оказались: ветер принес отдаленные голоса. Завадский, идущий в авангарде, отчаянно замахал руками, присел, а потом… растворился. Группа растянулась, все залегли. Шубин переполз за кочку. Голоса становились отчетливее. Говорили по-русски, но различались лишь отдельные слова ‒ преимущественно непечатные. Тянуло дымком костра ‒ значит, неподалеку был пост, возможно, террасой ниже.

Со всех сторон возвышались обглоданные ели ‒ с одной стороны пышные, с другой будто обрубленные гигантской саблей. Справа в просвете между деревьями виднелась круча на другой стороне ущелья. Гребень скалы напоминал обломанную нижнюю челюсть. «Неплохой ориентир, ‒ подумал лейтенант. ‒ Надо запомнить».

Он зашевелился, намереваясь продвинуться дальше, но уронил голову и снова распластался. Справа послышался хруст. Кряхтел человек, сыпалась земля ‒ он взбирался на террасу. Потом наступила тишина. Глеб не шевелился. Перебить охрану было немудрено, стоило только захотеть. Но какой тогда смысл в операции? Все ущелье будет в курсе, пойдет тревожный сигнал, немецкое командование всполошится, сложит два и два и подтянет свежие силы или просто разбомбит с воздуха это чертово ущелье, устроит пару завалов, и тогда дорога окажется заблокированной.

Он лежал, затаив дыхание. В лесу было тихо. Только коршун, кружащий над лесом, издавал курлыкающие звуки да ветер иногда гудел в кронах елей. Шубин медленно поднял голову и… уперся взглядом в сапоги.

Первая мысль ‒ вскочить, успеть первым схватить поганца за ноги и вывести его из равновесия. Но что-то заставило отказаться от этого плана. В горле пересохло, онемело туловище, и очень некстати левую ногу свела судорога. Он снова поднял голову, прекрасно понимая, что, если противник его засек, он выстрелит.

В метре от разведчика, расставив ноги, стоял мускулистый тип. Он смотрел на запад, туда, где в полумраке затаились разведчики. Хищно раздувались ноздри, как у вурдалака, выслеживающего добычу. В сумраке вырисовывалась длинная утепленная тужурка ‒ до войны такую носили милиционеры. На плече дулом вниз висел немецкий автомат. Повязка на рукаве отсутствовала, но на голове полевое кепи с круглой кокардой вермахта. Это обстоятельство все расставило по местам. Советские люди даже в кошмарном сне не станут носить подобный головной убор. В бледном свете обрисовалось серое лицо с морщинами под глазами. Короткая борода торчала пучками. Этот тип что-то уловил ‒ то ли чуждый запах, то ли звуки. Он принюхивался, вытянув шею. Поблескивали глаза, утопленные в складках кожи. Ему следовало всего лишь опустить голову и посмотреть себе под ноги!

К счастью для разведчиков (и для себя), полицай не стал задерживаться. Появление представителей Красной Армии в этом районе представлялось маловероятным. Осторожно ступая, он двинулся прочь, остановился под деревом, словно сомневаясь, правильно ли поступает, потом спустился на нижнюю террасу. Затих скрип сухих шишек под ногами. Несколько минут красноармейцы лежали в оглушительной тишине. Темнело на глазах ‒ сначала медленно, враскачку, потом темнота навалилась стремительно. Обрисовалась луна ‒ ущербная, бледная, пока еще ничего не освещающая.

 

Прямо по курсу что-то приподнялось ‒ Завадский. Шубин тоже привстал, махнул остальным. Двинулись дальше. Хрустнула веточка под ногой. Но врагов поблизости не было, все сидели внизу.

Справа горел костер, с той стороны доносился многоголосый гул. Полицаев собралось не меньше десятка. Очевидно, немцы решили доверить охрану ущелья местным ‒ в этом имелись свои резоны. Разведчики собрались под развесистой елью, сидели на корточках, слушали. Лунные огоньки глаз мерцали в темноте. В костер подбросили дров, взвилось оранжевое пламя. Кто-то засмеялся:

‒ Вот и веселый пионерский костер! Еще бы пару пионеров на нем сжечь!

‒ Да ладно, Пашка, сам, что ли, не был пионером? Ты еще мелкий был, не отнекивайся! Помню, как под горн и барабан маршировал, орал, что будешь верен делу Ленина!

Полицаи потешались, потом притихли. От костра потянуло жареным мясом ‒ значит, в ущелье водится живность.

Мимо костра ползли с особой осторожностью, заранее проверяя, как бы что не хрустнуло под животом. Когда костер остался позади, Лях пополз быстрее ‒ нервы не выдерживали. Он обогнал Шубина, затем Завадского…

И вдруг что-то произошло. Завадский схватил Серегу за ногу, подался вперед, сцапал его за шиворот, что-то взволнованно зашептал. Оба замерли. Когда Глеб подполз, оба лежали и молчали. Просто чудо, что Завадский успел среагировать. В двадцати сантиметрах от земли поблескивала тонкая металлическая проволока. Такие вещи в темноте обычно не замечаешь. Полицаи поставили растяжку. Дело в принципе логичное, но об этом разведчики даже не подумали. Один конец проволоки закрепляется на дереве, на другом конце подвешивается граната, вставленная с натягом между толстыми ветками. Нога отводит леску, граната и взрыватель остаются на месте, а чека выскакивает…

‒ Вот же сволочи! ‒ взволнованно зашептал Серега. ‒ Понаставили сюрпризов, мать их в душу! А как их можно заметить в этой черной дыре, товарищ лейтенант? Неужто сами не боятся зацепить? А если животина какая потянет?

‒ Будет готовый шашлык, ‒ глухо отозвался Завадский. ‒ Ты, парень, давай не митингуй, осторожнее перелезай, а я за тобой. Товарищ лейтенант, предупредите ребят, что здесь такое дело…

Растяжку переступали с колотящимся сердцем. Дело такое, чуть заденешь ‒ рассказывай потом на том свете, что не хотел, да еще и товарищей за собой потянул. Препятствие миновали, да только Никита Костромин переступил растяжку неловко, тяжесть повела на сторону, хрустнула толстая ветка под ногой. Все застыли, спины обросли ледяной коркой. Виновник происшествия стоял, как цапля, на одной ноге и боялся пошевелиться. Костер остался позади, но вовсе не за горами ‒ гул затих, полицаи прислушались.

‒ Мужики, вы слышали? Ветка хрустнула! Что это она хрустнула?

‒ Да мало ли, всякое бывает… Не рвануло же.

Снова тишина. Противник прислушивался, разведчики стояли, не дыша. Шубин выразительно показал кулак провинившемуся бойцу, тот поник головой и осторожно пристроил ногу на землю.

‒ Хмурый, Пельмень! А ну проверьте, кому там не спится! ‒ скомандовал хриплый голос. ‒ Только осторожнее, растяжку не зацепите. Помните, где ставили?

‒ Макарыч, да ну его на хрен! ‒ запротестовал молодой полицейский. ‒ Все нормально, звуки леса, итить их!..

‒ А ну выполняй! Ты что, приказов не понимаешь? Так я тебе мигом объясню, как это делается!

‒ Ой ладно, не стращай, Макарыч, идем уже…

Завадский вытянул руку: «Все туда!» Он первым побежал на цыпочках под обрыв, нырнул в удачно подвернувшуюся канаву и пополз по ней. Остальные последовали его примеру, сползли вниз, работая локтями. Шубин ушел последним.

Пятна света уже плясали за деревьями, когда он съехал на дно канавы и пополз боком, волоча за собой автомат. Лицо взмокло от пота так, что щипало глаза. Группа отдалилась всего лишь метров на пятнадцать, а полицаи уже топтались по пятачку с растяжкой и светили фонарями.

‒ Макарыч, говорю тебе, все нормально! Нет здесь никого, проволока на месте!

‒ Ладно, еще раз осмотрите все и возвращайтесь! ‒ гаркнул старший.

Осматривали без усердия, иначе заметили бы следы. У костра смеялись, «поисковики» отвечали матерными шутками.

 

Разведчики проползли по канаве, потом уселись в кружок под елочкой отдышаться.

‒ С вами, парни, не заскучаешь, ‒ проворчал Глеб. ‒ Один дальше носа не видит, другой элементарно ногу поставить не может. Дальше что?

‒ Так не видать ни зги, товарищ лейтенант! ‒ возмутился Серега. ‒ Неужто днем я бы эту проволоку не разглядел?

‒ Есть такое мнение, ‒ хмыкнул Завадский, ‒ коль глаза не даны, так они и днем не помогут.

‒ Спать надо ночью, ‒ буркнул смущенный Костромин, ‒ а не шарахаться где попало… На ночлег вставать надо, товарищ лейтенант. В темноте мы все ноги переломаем и где-нибудь точно на растяжку нарвемся.

‒ Я вот о чем подумал, товарищ лейтенант, ‒ сказал Ветренко. ‒ Не могут посты стоять на всем протяжении урочища. Накладно это и смысла никакого. Шесть верст, говорите, эта трещина тянется? Всего один пост еще будет ‒ помяните мое слово. Этого вполне достаточно, чтобы контролировать урочище и в случае нужды подать тревогу. Крупных сил для обороны здесь быть не может, достаточно пары пулеметчиков на склонах и ящика взрывчатки, чтобы устроить завал. Пару километров можем пройти спокойно, а потом опять глядеть во все глаза.

Примерно о том же размышлял и Глеб. Теоретически можно было спуститься на тропу и спокойно идти. В лунном свете это несложно. Но нервы натянуты, им не докажешь, что внизу безопасно. Да и кончиться это может плохо. Время поджимало ‒ враг стоял с ножом у горла, но сходить с ума тоже не стоило.

Движение в темноте превращалось в топтание на месте. Шли осторожно, остерегаясь включать фонари. Лес перетек в жесткий кустарник, ощетинились колючки. Пришлось все-таки перебраться на нижнюю террасу. Спускались по одному, цепляясь за жилистые корни, ползущие с обрыва. Снова потянулся лес, неровные поверхности, замаскированные хвоей природные ловушки. Мелькнула мысль спуститься в долину, но тут Шубин решил не рисковать ‒ несколько часов погоды не сделают, а потерять можно все.

За кустарником возвышалась громоздкая скала. По грудам камней люди потянулись в узкую расщелину. Проход расширился, но идти становилось сложнее. Темнота сгустилась, невозможно было разглядеть даже собственные ноги. Завадский обнаружил вход в пещеру, сел на корточки и включил фонарь.

‒ Заночуем, товарищ лейтенант? Лучшего нам тут не предложат, с гостиницами полный капут.

Выбора не оставалось ‒ вползли в пещеру. Блеклый свет озарял страшноватые стены в выпуклых потеках и шершавый потолок, до которого в сидячем положении можно было дотянуться рукой. Под коленями болезненно хрустела крошка. В пещере было прохладно. Все расползлись по углам и свернулись улитками. Устали дико, поэтому не имело значения, в каком положении спать, лишь бы это положение напоминало горизонталь.

‒ Костромин, не спать! ‒ встрепенулся Глеб. ‒ Марш на пост! Через час тебя сменит Лях, Ляха ‒ Ветренко и далее по списку. Выступаем на рассвете… Ты что-то не понял, Костромин?

‒ Понял, товарищ лейтенант, как не понять…

Боец, пригнувшись, побрел на выход, продолжая что-то бурчать.

‒ Остальные ‒ спать! И не храпеть! А то сбегутся полицаи ‒ потешаться над вами будут.

 

Наутро было ощущение, будто не спали вовсе. Ветренко злобно сообщил с улицы, что пора вставать. Утренние процедуры заняли две минуты, и разведчики двинулись в путь.

Над ущельем клубился густой туман, заполнив все низкие места и пазухи в скалах. Небо затянула облачность. Едва рассвело, во мраке проявились зловещие контуры скал. Эти каменные махины приходилось брать с боем: бойцы протискивались через расщелины, карабкались через завалы. Появились террасы, хвойные леса спускались по уступам на дно ущелья. Каждые двести метров Шубин делал остановку, искал позицию с видом на петляющую внизу тропу и пристально вглядывался. Вражеские посты пока не возникали.

Эти шесть километров явились форменным хождением по мукам: солнце светило прямо в глаза. Двигались медленно, выверяя каждый шаг.

На уступе показался очередной хвойник, в нем сделали остановку, перекусили хлебом и консервами. Вода кончилась, но спускаться к ручью Шубин запретил. Туман рассеялся, порывистый ветер разогнал облака. Короткий перекур ‒ и снова в путь.

‒ Лес обрывается, командир, ‒ предупредил Завадский, ‒ дальше снова скалы. Сколько километров мы уже прошли, а поста все не видно!

‒ Поста может и не быть, ‒ предположил Ветренко. ‒ Это только наши домыслы…

 

Основные неприятности ждали впереди. Завадский выскользнул из хвойника, но быстро попятился, присел:

‒ Ложитесь! Вижу чужаков.

Второй пост находился в километре от выхода из урочища. Не засеки его Завадский, все пошло бы прахом. Разведчики затаились за еловыми лапами. Бинокль не требовался. Вздымались каменные утесы, склон террасами спускался к пади. Растительность произрастала отдельными пучками ‒ преобладали скалы. На плоской вершине утеса были люди, они сидели за каменной глыбой и особо не прятались. С их позиции ущелье хорошо просматривалось в обе стороны. Солнце в этот момент зашло за облако, стало легче. Ветер доносил обрывки голосов. Над каменным бруствером покачивались кепи германского образца. Один из полицаев приподнялся, щелчком выбросил окурок. Обрисовалось небритое лицо: выпирающие скулы, колючие, близко посаженные глаза. Он задержался, обозрел впадину и лесок, в котором обосновалась группа. На этом выполнение служебных обязанностей завершилось, и страж ущелья опустился на свою лежанку. Снова потянулось монотонное бормотание, заглушаемое порывами ветра.

‒ Здесь не пройти, товарищ лейтенант, ‒ прошептал Ветренко. ‒ Надо отходить, искать другую дорогу. Сколько их там, где у них база?..

‒ Скорее всего, внизу, ‒ предположил Глеб. ‒ Наверх поднимаются по тропе за скалами, сменяются через энные промежутки времени.

Он размышлял, кусая губы. Ситуация складывалась отвратительная: на этом участке не пройти, спускаться вниз ‒ тоже не лучшее решение. Несколько человек полностью контролируют ущелье… Хотя полностью ли? Если отступить, взобраться на верхнюю террасу…

‒ Есть решение, товарищ лейтенант… ‒ подал голос Завадский. ‒ Для тех, кто не боится высоты, так сказать. Смотрите, под этим утесом, где сидят полицаи, есть крутой обрыв. Там пролегает тропа ‒ около метра шириной. Видите, там камни навалены?.. Мы, конечно, не циркачи, но можно попробовать. Тропа огибает обрыв, по ней мы сможем обойти утес. Снизу нас не заметят, если к стене прижмемся, сверху тоже. Слишком далеко им придется шеи вытягивать, чтобы нас засечь.

‒ Рискованное предложение, ‒ откликнулся Ветренко. ‒ Придется на корточках ползти, так лучше будет…

‒ Непонятно, как мы попадем на эту тропу, ‒ прошептал Глеб. ‒ Если выйдем, нас сразу засекут.

‒ Я отлучусь на минутку, не возражаете, товарищ лейтенант?

Завадский отполз в лес, потом сменил направление, двинулся куда-то вправо и исчез за еловыми лапами. Лесок притулился на краю террасы ‒ деревья сползали с обрыва, кренилась мощная ель, если бы не разветвленная корневая система, она давно бы упала. На тропу, предложенную Завадским, можно было попасть из леса ‒ на это и был расчет. Но все равно опасно оказываться меж двух огней…

Колыхнулись ветки, и меж ними физиономия Завадского:

‒ Сюда, товарищ лейтенант! Тропа начинается прямо за этими деревьями. Надо только хорошо пригнуться.

 

Это были непростые минуты. Разведчики, задыхаясь, стараясь максимально прижаться к отвесной стене, ползли по каменистому выступу. Наверху переговаривались полицаи. Чиркали спички ‒ они курили. Справа рябил в глазах почти отвесный обрыв, смотреть туда совершенно не хотелось. На краю обрыва росла трава, притулился худосочный куст. Подобного напряжения не испытывали давно. Каждое движение приходилось выверять, заранее просчитывать. Ускориться не могли, ползли, как черепахи. От взглядов снизу прикрывал выступ в стене, но если бы полицаи отошли подальше, они бы все увидели.

Завадский миновал опасный участок, уперся ногой в шершавую выпуклость, подался вперед. Обернулся, сделав довольное лицо: «Есть проход, не зря страдали!» Следом полз Шубин, Завадский протянул руку и помог командиру выбраться на безопасный участок:

‒ Отлично, товарищ лейтенант! Я был уверен, что справимся…

Лучше бы он этого не говорил. На тропе оставались еще трое. Серега Лях замыкал процессию. Наверху раздался взрыв хохота, потом прилетел окурок, упал Сереге на тыльную сторону ладони. Боец от неожиданности вздрогнул, отдернул руку. Тело вышло из равновесия, он стал заваливаться и только усугубил положение, когда попытался затормозить ногой, ‒ опираться там не стоило. Откололся пласт обрыва. Мелькнуло искаженное лицо, он замахал конечностями, заорал бы, но ком вырос в горле. Глеб потрясенно смотрел, как исчезают в пропасти ноги, вещевой мешок, ствол автомата… Через несколько секунд последовал удар о землю с выразительным шлепком.

Ветренко застыл, но быстро вышел из оцепенения, заработал конечностями, схватился за протянутую руку. Никита Костромин словно замерз, съежился, косился через плечо и облизывал губы. Снизу донеслись встревоженные крики. Глеб судорожно жестикулировал. Никита опомнился, пополз дальше. Его схватили за шиворот, выдернули с тропы. Потрясение не проходило ‒ жалобные глаза Сереги стояли перед глазами. Как можно было предугадать появление этого окаянного окурка?..

‒ Эй на мансарде! У вас там все в порядке? ‒ закричали снизу.

‒ Да! ‒ ответили сверху.

Один из полицаев перегнулся с риском для жизни ‒ видимо, товарищ держал его за ноги. Он теперь видел выступ тремя метрами ниже, по которому проползли разведчики.

‒ Кусок обрыва откололся! ‒ поставил в известность наблюдатель. ‒ Никого там у вас не пришибло?

‒ Нет!..

‒ Ладно, продолжайте нести службу!

‒ Служим фюреру и великому германскому народу! ‒ пошутил остряк.

‒ Не ерничай, Чалый! Ты собственному народу служишь, дубина неотесанная! За мир без большевистской заразы!

Шум понемногу стих. Разведчики сгрудились за изгибом скалы. Что-то было не так, что-то не клеилось. Красноармеец Лях свалился полицаям практически на головы, им трудно было его не заметить… Но все же не заметили…

‒ Товарищ лейтенант, смотрите, ‒ вдруг прошептал Костромин.

Посмотреть действительно стоило. В том месте, где обвалился пласт, зашевелился дерн. Показалась рука со скрюченными пальцами, они вцепились в грунт. Появилась вторая конечность, а за ней трясущееся лицо с выпученными глазами ‒ Серега Лях! Он подтянулся, оперся на локти. За спиной у парня по-прежнему висели вещмешок и автомат. Он держался на обрыве из последних сил. Глеб опомнился, оторвался от скалы, пополз спасать товарища: одной рукой схватил за шиворот, второй за грудки. Сзади кто-то тащил командира за ноги. Все проходило в гробовом молчании, только сиплое дыхание вырывалось из горла. Серега распластался на узкой полосе и стал переводить дыхание.

‒ Давай, ползи, ‒ шептал Шубин. ‒ Но ничего не говори, потом все скажешь…

Проход на другую сторону скалы действительно существовал. Под ногами скользили плиты, обозначилась канава рядом со щуплыми кустами, на которых уже проклюнулась глянцевая листва. В канаву скатились как с ледяной горки, бросились в проход между монолитами. Шубин напоследок оглянулся. На утесе кто-то шевелился, мерцали два затылка ‒ полицаи смотрели в другую сторону. «В самом деле, ‒ подумал Глеб, ‒ куда им еще смотреть? Ведь Красная Армия ‒ там».

Остановку сделали только метров через триста ‒ в каменной выемке, похожей на древнее захоронение. Попадали без сил, стеная и мечтая о глотке живительной воды. Серегу Ляха все еще трясло, он стрелял глазами по своим товарищам с таким видом, словно никого не узнавал.

‒ Ну рассказывай, альпинист, ‒ выдохнул Глеб. ‒ Как тебя угораздило? И что за шлепок мы слышали, словно тело твое бренное о землю шмякнулось?

‒ Это дерн с прилипшим грунтом шмякнулся, ‒ объяснил Серега. ‒ Ну тот, который вместе со мной от обрыва оторвался. Там ниже выступ был, эта штука от него отскочила и полицаям под ноги шлепнулась. А я на этот выступ съехал, успел за какой-то корешок ухватиться.

‒ Соломинка, короче говоря, ‒ хрюкнул Ветренко, ‒ за которую утопающие хватаются.

‒ Да иди ты! ‒ отмахнулся Лях. ‒ Ты, Гоша, вообще бы в штаны наложил, а у меня они чистые, можешь проверить… Что вы ржете, как кони? Товарищ лейтенант, скажите им!.. А вы и сами ржете, товарищ лейтенант… В общем, из-за выступа меня снизу не заметили ‒ я сразу к стене прилип. И сверху не заметили ‒ я же под тем уступом находился, по которому вы ползли. По корешку наверх взобрался, выбрался… Да что вы все хрюкаете, как поросята?! ‒ обиделся боец.

‒ Не обращай внимания, это нервное, ‒ объяснил Шубин. ‒ Похоронили уже тебя, а тут ты почти живой вылезаешь! Ладно, шутки в сторону. ‒ Лейтенант соорудил серьезное лицо, хотя смех продолжал его душить. ‒ Надеюсь, дальше постов не будет ‒ урочище кончается. Что мы имеем? В ущелье две опасные точки, которые придется брать с боем. Приметы первой мы уяснили, ориентиры второй… ‒ Глеб задумался.

‒ Дерево, упавшее на южной стороне, ‒ подсказал Завадский. ‒ Висит на обрыве вверх ногами, корни его пока держат. Отличный ориентир, ничего подобного больше не видел.

‒ Допустим, ‒ кивнул Глеб. ‒ Первый пост через два километра, второй еще через три. В дорогу, товарищи! А то солнце уже в зените.

 

К часу дня группа вышла из урочища.

‒ Не встретили ни одного барса, ‒ неловко шутил Костромин. ‒ А вас не беспокоит, товарищ лейтенант, что нам еще и обратно идти?

Но думать о неприятностях раньше времени Шубин не любил.

Ручей переливался на солнце, бежал по проточенному желобу и пропадал под скалой, где-то в недрах превращаясь в подземную речку. Напились до отвала, размазали грязь по лицам.

‒ Мыться не будем. Эта грязь ‒ наш камуфляж, товарищи, ‒ глубокомысленно изрек Завадский, и было непонятно, то ли шутит он, то ли нет.

За разорванным каменным кряжем начинался осиновый лес. Открытое пространство до опушки преодолели бегом. Неслись на всех парах, словно состязаясь, кто быстрее. Дорогу пока не обнаружили, хотя справа что-то подозрительно гудело. В лесу передохнули и стали прорываться через чащу. «Армия не пройдет, ‒ с сомнением думал Глеб. ‒ Даже в нынешнем, сокращенном виде».

Впрочем, мнение поменялось, когда спустились в балку и скорость движения многократно возросла. Завадский, как и прежде, прокладывал дорогу, высматривая потенциальную опасность. Впадина в земле оборвалась, далее простиралось безбрежное море дикой смородины.

‒ Прибыли, товарищ лейтенант, ‒ высунулась из веток озабоченная физиономия Завадского. ‒ Дальше идти не стоит, пока не проведем разведку, ‒ слева и справа немцы.

Сердце тревожно сжалось ‒ неужели уперлись в тупик после стольких страданий? Он отправил людей во все стороны с наказом не отрывать мягкие места от земли, а сам остался в смородине вычерчивать примерный маршрут.

Первыми вернулись Завадский и Лях, отчитались о проделанной работе. Южнее, примерно в двухстах метрах, отмечены позиции мотопехотного подразделения вермахта. В поле вырыты окопы, в них замаскированы несколько пулеметов. В перелеске пара бронетранспортеров с пушечным вооружением. Судя по количеству людей, там примерно батальон. В лес не заходят ‒ наверное, побаиваются персонажей русских народных сказок.

Следом подползли Ветренко и Костромин, тоже составили доклад. На севере поля и перелески да крохотная деревушка у подножия холма. Участок прикрывает еще одно подразделение, примерно рота. Солдаты ведут себя смирно, чистят оружие, пиликают на губных гармошках. Из деревни слышен хохот ‒ бравая солдатня задирает местных девчат, но до греха вроде не доводит.

‒ Бдительность так себе, товарищ лейтенант, ‒ сделал вывод Завадский. ‒ В этой местности нас не ждут, считают, что через заповедник мы не сунемся в связи с отсутствием дорог. Наблюдательных постов также не отмечено. Нужно идти прямо, через лес. В нескольких километрах отсюда Угра, за ней наши…

‒Предположительно наши, ‒ поправил Глеб. ‒ Пять минут отдыхаем ‒ и вперед.

На рукописной карте появлялись новые отметки. Маршрут удлинился, но возникли новые вопросы. Пробиться через ущелье можно, но в стыке между мотопехотными формированиями окруженцы увязнут. Фланговые удары неотвратимы. Значит, следует заранее озаботиться созданием мобильных групп, способных сдержать удар. И лучше не афишировать, что эти люди из боя вряд ли выйдут…

За спиной грохотала канонада ‒ сжатая в кольцо армия подвергалась новым ударам. Группа осваивала лес переменной степени проходимости, пройденные километры машинально оседали в голове. Время поджимало ‒ на отдельных участках переходили на бег.

 

К мосту через Угру подошли через два часа после выхода из урочища. Населенные пункты на пути практически не встречались, за исключением пары необитаемых хуторов. Вокруг моста простирались заросли тальника. Они не были сплошными, имелись разрывы и широкая просека, выходящая на мост. Здесь когда-то была дорога, но ее размыло еще до войны, проезжую часть пересекали глубокие канавы. Автомобильному транспорту (да и любому другому) здесь делать было нечего. На просеке красовались пеньки и молодые побеги ‒ здесь мог проехать только мотоцикл с водителем-виртуозом. Но просека охранялась ‒ пост засекли заблаговременно. Службу несли полицейские в гражданской одежде с отличительными знаками на рукавах, серьезные, на вид почти трезвые ‒ очевидно, несение службы осуществлялось под контролем «старшего брата». Посреди просеки был вырыт окоп и установлен пулемет «максим». За полицаями наблюдали со стороны. В блокнот отправилась новая пометка.

‒ Отползаем, ‒ приказал Шубин. ‒ Место сбора ‒ сто метров к югу, на выходе из ивняка.

Укрытий хватало, невзирая на отсутствие зеленой растительной массы. Вдоль берега тянулась дорога ‒ вернее, то, что от нее осталось. Высились глиняные косогоры. Береговая полоса была изрыта, желтели прошлогодние заросли.

По дороге, перепрыгивая через ухабы, прошли двое полицейских с автоматами. Лица у них были важные, обремененные ответственностью.

‒ Завадский, со мной! ‒ приказал Глеб. ‒ Остальным остаться. Если проколемся и начнется бой, прикрывайте.

Они дождались, пока пройдут часовые, переползли к берегу и облюбовали себе подходящие канавы. Пришлось на время слиться с местностью ‒ те двое решили вернуться к мосту.

У переправы наблюдалась активность. Там стояли несколько мотоциклов ‒ значит, приличная дорога все же имелась. Жались кучкой люди с повязками на рукавах, двое или трое блуждали по мосту. Почему переправу не взорвали, оставалось загадкой. Видимо, каждая сторона имела на нее виды. Мост наверняка заминировали. Он выглядел прочно, несмотря на то что состоял из деревянных конструкций. Тяжелая техника его бы раздавила ‒ на такую мощь он не был рассчитан.

Участился пульс. Группа дошла почти до финиша, определила маршрут. Неужели получится?! Но где же позиции Красной Армии? За мостом ‒ понятие абстрактное. 43-я армия тоже переживала не лучшие времена, несла потери, многие подразделения уже перестали существовать. Наступать уцелевшие части не могли, были разбросаны по местности, зарылись в землю. Имей противник достаточно сил, он бы их отбросил. На предполагаемой линии разграничения царило подозрительное затишье.

Требовался последний штрих, без которого трудный рейд терял смысл. Река была неширокая, извивалась. На дальнем берегу небольшой обрыв. Там виднелись заросли. На узкой полосе под гущей тальника пришвартовалась весельная лодка. От воды следовало держаться подальше ‒ в это время года никто не купается. Глеб полз по-пластунски. Завадский не отставал.

Караульная служба явно не отличалась образцовостью. Полицаи занимались чем угодно, только не прямыми обязанностями. Доносились взрывы хохота. Несколько человек под навесом резались в карты. Поблескивало пламя костра, над которым висело обугленное ведро. В сторону разведчиков никто не смотрел.

Шубин съехал с обрыва к узкой береговой полосе и затаился за голым бревном. Зашуршала трава ‒ Завадский повторил его маневр. Голоса провалились в глухую зону.

Остался только мост с парой полицаев. Они стояли спиной, перегнувшись через дальний борт. Один опустил в воду примитивную снасть ‒ леску с привязанным крючком, намотанную на плашку, и ждал клева. Сослуживец стоял рядом и что-то энергично ему втолковывал ‒ видимо, разъяснял, как надо рыбачить и почему не клюет. Товарищ отмахивался, вращал плашку, извлекал крючок из воды и забрасывал его снова. Моментом стоило воспользоваться. Шубин поднялся и, пригнувшись, припустил вдоль береговой кромки. Полицейские не оборачивались. Завадский дышал в затылок. Момент был опасным ‒ стоило кому-нибудь обернуться или объявись в зоне видимости другие охранники…

Он добежал до опоры и подался на склон, над которым зависла пролетная конструкция. Подбежал запыхавшийся Завадский, пристроился рядом.

‒ Ну вы и даете, товарищ лейтенант! В самую пасть залезли, и меня за собой… Как выбираться будем?

‒ Так же, как и забрались, ‒ отрезал Шубин. ‒ Давай слушать, может, что-нибудь полезное скажут.

Под мостом было неуютно, ныли суставы. Но обнаружить их было трудно, разве что присев на корточки.

‒ Не клюет, сука… ‒ ворчал полицай. ‒ Сбежала рыба из этой реки! А раньше в Угре чего только не было ‒ и плотва, и пескари, и окуни на перекатах на голый крючок бросались, лишь бы блестел. Еще и течение сильное, постоянно перебрасывать приходится.

Второй смеялся:

‒ Не понимаю я вас, рыбаков. Готовы душу дьяволу продать, лишь бы с удочкой у реки посидеть!

У полицая клюнуло, но рыба сорвалась. Он снова с азартом забросил, в итоге выудил корягу, которая повисла в воздухе и оборвалась вместе с крючком. Товарищ потешался: «Вот это кит!» Рыбак сплюнул, смотал леску, и оба закурили. Один недоумевал:

‒ Какого хрена немцы не взрывают этот мост ‒ ведь уйму взрывчатки под него заложили! А вдруг рванет по неосторожности? Тогда поминай как звали.

‒ Само не рванет, если человек руку не приложит, ‒ рассудительно объяснял второй. ‒ Мост ‒ это штука особая. Вдруг господа немцы в наступление перейти изволят, а переправу они сами же разрушили? Что тогда? Понтоны возводить ‒ время потеряешь, ресурсы потратишь, а немцы счет любят. Добьют окруженную группировку большевиков, проведут в этих лесах генеральную, так сказать, уборку и точно тогда в наступление перейдут, погонят краснопузых.

Разговор принимал интересный оборот. Рыбака беспокоило, что Красная Армия под боком, а они тут на мосту груши околачивают и вообще ведут себя беспечно. Советские солдаты непредсказуемы, надумают прорваться к своим ‒ и никакие пулеметы их не остановят.

‒ Дурында ты, Митяй. Ни хрена не смыслишь в тактике ведения наступательных и оборонительных операций. Немцы же не идиоты. За мостом стоят посты с рациями. Любая активность со стороны большевиков ‒ сигнал отправляется куда надо, и мост взрывается. А если прорвутся, попадут под плотный минометный огонь. Дальше дело техники. Да и не до этого сейчас большевикам ‒ дали им по чавке, сидят, кровь зализывают. Подразделения рассеяны, сил нет, порядка никакого. Пополнения уже месяц не получали, в болотах завязли… Да и нет их за рекой, они дальше. За Угрой ничейная земля, пара верст бесхозного пространства.

Разведчики корчились под мостом и мотали на ус. Полицаи многого не знали, но даже то, что им было известно, имело огромную ценность. Если вырваться за мост, не дать его взорвать, дальше уже ничто не остановит. Единственная опасность ‒ минометы в соседних перелесках, явно пристрелянные на мост и его окрестности. Что делать с этой батареей, было непонятно.

Полицаи выбросили окурки в реку и побрели на берег. В лагере было оживленно, слышался смех. Но на мост никто не выходил.

‒ Вот и славно, товарищ лейтенант, ‒ прошептал Завадский. ‒ Прослушали лекцию, а больше ничего и не нужно. Наши за мостом, и немцев там практически хрен.

‒ Вот именно, ‒ подтвердил Шубин. ‒ Узнали все, что надо, засвидетельствовали свое почтение. Пошли отсюда, а то неуютно здесь…

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

 

В районе полудня следующего дня вконец измотанная группа вышла к своим. И чуть не попала под кинжальный огонь чересчур ретивых караульных.

‒ Не стрелять, это Шубин! ‒ радостно загорланил молодой начальник смены. ‒ Ослепли, воины? Дальше носа не видите?

Бойцы еле волочили ноги, хватались за забор, чтобы не упасть.

Выходили люди в военной форме, приветствовали их чуть не аплодисментами. О том, что разведка куда-то убыла, знали все. Куда именно, знали единицы.

‒ Надеюсь, успешно, лейтенант? ‒ заспешил навстречу майор Шилов. ‒ А ты молодец ‒ сколько увел с собой бойцов, столько и привел.

Прибежали с радостными криками ребята из взвода ‒ Ленька Пастухов, Лева Глинский, Становой, Иванчин.

‒ Не опухли тут от безделья? ‒ скалился Костромин.

‒ Так вы сами нас не взяли! ‒ возмутился Становой. ‒ А если бы взяли, еще бы раньше вернулись.

Повисла на шее Настя Томилина ‒ дурные предчувствия снова не сбылись, радостно смеялась, плакала.

‒ Так, отставить амурные сопли! ‒ нахмурился майор Шилов. ‒ После войны миловаться будете, если сохраните к тому расположение. Срочно на доклад, Шубин, командарм лично желает тебя видеть. И не качайся! Вижу, что устал, но соберись!

 

За двое бессонных суток командарм окончательно сдал: движения стали судорожными, лицо превратилось в маску. В штабе присутствовали какие-то чины, мелькали озабоченные лица. Снова понесли потери: погиб начштаба армии генерал-майор Петров ‒ газик попал под обстрел, генерал вылетел через лобовое стекло и попал под колеса. Канонада на западе не прекращалась, снаряды падали за лесом, в расположение обессилевших полков.

‒ Положение отвратительное, Шубин, ‒ устало поведал Ефремов. ‒  С чем пришел, лейтенант? Докладывай.

‒ Есть лазейка, товарищ генерал-лейтенант. Все не выйдут, многие погибнут, но основные силы можно сохранить и пробить кольцо.

Десяток голов склонились над картой. Лейтенант вычерчивал маршрут, сверяясь с закорючками в блокноте. Штабисты недоверчиво чесали затылки.

‒ Маршрут для пешей колонны, лейтенант, ‒ выразил мнение усатый полковник Максаков. Усы заместителя начальника штаба потеряли горделивый лоск, висели сосульками. ‒ А у нас машины с ранеными, кипы штабных документов, остатки боеприпасов…

‒ Дорог в этой местности нет, товарищ полковник. Раненых придется нести на руках. До Скуратова путь практически свободен. Барское ущелье можно пройти за полтора часа. Специальные группы снимут полицейские посты ‒ эту задачу я беру на себя, но за тишину не ручаюсь. Вероятно, уйдет тревожный сигнал немецкому командованию. Все будет зависеть от нашей быстроты ‒ среагировать моментально они не смогут. Группы прикрытия следует сформировать заранее, выдать им максимум боеприпасов. Это должен быть самый стойкий народ. На выходе из ущелья колонна подвергнется фланговым ударам, отбивать атаки придется незамедлительно. Силы немцев там небольшие ‒ полтора-два батальона. Прибудет ли к ним подкрепление, опять же зависит от нашей мобильности. Там густые леса ‒ немцы вряд ли проявят расторопность. Примерно вот здесь, напротив моста, минометная батарея. Она должна быть уничтожена, иначе все полягут, не дойдя до переправы. Захват моста мы тоже берем на себя. За Угрой наши, есть возможность рассеяться по тальнику. Настаиваю, товарищ генерал-лейтенант, что это единственная возможность вывести людей из окружения, по крайней мере армейское управление и часть войск. Все вряд ли выйдут, но в противном случае в котле точно погибнут все.

‒ Ну не знаю, Михаил Григорьевич… ‒ задумчиво пробормотал Максаков. ‒ Решать, конечно, вам…

‒ Нечего тут решать, ‒ отрезал Ефремов. Он даже приосанился. ‒ Еще два дня, и немцы придут в Горный. Никакой героизм не поможет, Илья Ефремович. Мы должны сохранить хоть что-нибудь, добраться до своих, а дальше пусть специальные органы определяют меру нашей ответственности. Лично я отвечать за свои поступки не боюсь. Лейтенанту Шубину я верю, так что готовьтесь, товарищи. Приказ об отводе должен поступить в части уже сегодня. Отход начинаем завтра в десять утра. На позициях для сдерживания неприятеля оставить пулеметы и наиболее боеспособные подразделения. Выдвигаемся скрытно в направлении Горного. Спать сегодня никто не будет. За работу, товарищи!

 

Но уже на рассвете ситуация вышла из-под контроля. Это был удар ниже пояса. Видимо, полковник Морозов был не единственным лазутчиком в штабе.

Едва рассосалась ночная темень, 338-я стрелковая дивизия подверглась массированному удару. Бомбардировщики заходили на позиции кругами, бомбы сыпались как горох. Уже сформированные походные колонны попали под обстрел. В атаку пошла мотопехота, сдержать ее оказалось некому. Разрозненные подразделения оборонялись до последнего, несколько раз переходили в контратаки. Красноармейцы гибли под проливным огнем. Выжившие рассеялись по лесам, отошли на юг мелкими группами и поодиночке.

В 329-й дивизии царила такая же сумятица. Немцы расстреливали позиции из орудий ‒ подтащили батареи на передовую и били прямой наводкой. Приказ к отходу поступил с запозданием, операция напоминала паническое бегство. Десантники, сброшенные с парашютами, перекрыли дорогу и расстреливали людей из пулеметов, усиливая панику. Вереницей заходили к земле штурмовики, уничтожали раненых в санитарных машинах.

Но хуже всего пришлось 160-й дивизии. Формально она еще существовала, но сократилась до батальона. Танковые колонны ударили внезапно, они обошли растянутые позиции и объявились в тылу. Основная масса бронетехники двинулась на восток полями и проселочными дорогами. Орудия и пулеметы расстреливали разбегающихся красноармейцев в упор. Остатки артдивизионов были смяты ‒ орудия успели произвести по паре выстрелов. Танки шли почти без остановки, за ними бронетранспортеры с пехотой и грузовики «Опель Блиц», набитые военными.

За сорок минут эта армада достигла Горного. На клочке земли площадью в несколько квадратных километров разверзся ад. Красноармейцы выбегали из леса, отстреливались. Части бойцов на подступах к Горному удалось занять оборону, велся хаотичный огонь по окопавшейся на опушке пехоте. Мины рвались среди лежащих в поле солдат. Штаб армии напоминал взорванный муравейник ‒ штабисты бегали, орал громовым голосом бледный, как смерть, генерал Ефремов. На западной окраине поселка взрывались мины. Бойцы отступали к строениям. Их стало больше ‒ присоединились те, кто бежал из северного леса. Выжившему начсоставу удалось навести порядок. Но боеприпасы кончались, у личного состава оставалось всего по нескольку патронов в винтовках.

И все же атаку пехоты отбили хаотичным огнем, немцы неохотно стали уходить в лес. В чью-то «умную» голову пришла идея развить успех и повести людей в контратаку. Идея оказалась провальной ‒ лавина бойцов устремилась к лесу, но половина тут же пала под огнем пулеметов, и остальные стали отползать.

С проселочных дорог сошли танки Т-3 с белыми крестами на бортах, съехали в поле, медленно поползли к поселку. За броней пряталась пехота ‒ по десятку солдат за каждой машиной. Местность была неоднородной ‒ бугры да канавы. Головной танк переваливался через кочки, пулеметчик долбил без остановки.

Но в поле были красноармейцы. Из межи выросла скрюченная фигура, боец швырнул под гусеницу противотанковую гранату и прыжком приземлился в соседнюю борозду. Взрывом сорвало гусеницу, танк беспомощно завертелся, из распахнувшегося люка повалил дым. Один из танкистов выбрался и перевесился через край, нашпигованный свинцом. Остальные задохнулись в дыму. Пехотинцы, следовавшие за машиной, стали разбегаться, попав под плотный ружейный огонь, скосило практически всех. Но атака не прекращалась, противник наседал. Танки вели огонь по избам, где занимали оборону красноармейцы. Западная околица поселка окуталась смрадным дымом.

В первые же минуты этой вакханалии разведчики Шубина в полном составе прибыли к штабу. Здесь царила неразбериха, отдавались невразумительные приказы ‒ командиры не владели ситуацией. Практически не осталось боеспособных подразделений. Взвод НКВД в пешем порядке убыл на западную окраину оказывать содействие отступающим частям. Мины рвались в центре, горели бараки, в которых размещалась медсанчасть. Метался начальник охраны капитан Ларионов с перекошенным лицом, кричал штабистам, чтобы отходили к восточному лесу, где не было противника. До леса от восточной околицы было метров триста, к деревьям вел пологий травянистый склон, на котором практически отсутствовало укрытие. Командарму было не до разведчиков.

От штаба отошли несколько грузовиков и пара побитых эмок. Они добрались до леса, переваливаясь через кочки, и встали ‒ дороги дальше не было.

С северной стороны к штабу бежали чумазые бойцы, многие были без оружия, в окровавленных ватниках и шинелях. Ковыляли раненые, опираясь на приклады винтовок. К ним бежали младшие командиры, орали «без паники!» и сами при этом отчаянно паниковали, строили людей в неровные шеренги.

Приказов разведчикам не поступало. Штабисты разрозненными группами уходили к лесу. Прихрамывал подвернувший ногу начальник штаба армии полковник Лесин, занявший должность после гибели Петрова. Были и женщины ‒ из радиотехнического отдела и отдела шифрования секретной части. Количество штабистов сократилось в несколько раз, их оставалось человек пятьдесят, не считая тех, кто уже добрался до опушки.

 

Отдавать приказы было некому, приходилось действовать на собственное усмотрение. Девять бойцов стояли перед Шубиным, полностью экипированные, вооруженные, и ждали приказа. Настя стояла здесь же и безотрывно смотрела на лейтенанта. Нижняя губа подрагивала.

‒ Эх, товарищ лейтенант, зря в такую даль гоняли, ‒ расстроенно вымолвил Завадский. ‒ Некого будет выводить через ущелье, чует мое больное сердце.

‒ Надеюсь, кого-нибудь выведем.

Неподалеку ухнула мина, взрывом повалило забор. Разведчики присели. Заложило уши. А потом мир наполнился оглушительным шумом. Шубин орал, стараясь перекричать этот шум:

‒ Будем воевать, товарищи! Поможем этим доходягам, сами они не справятся!

В западной части поселка шел бой. Разрозненные группы пока держались, давая возможность штабистам уйти подальше. По улице Советской бежали красноармейцы, покрикивал молодой политрук с перевязанной головой:

‒ Шире шаг! Что вы тащитесь как мухи сонные, там наши товарищи гибнут!

Мины рвались совсем рядом. Политрук ахнул, повалился в грязь лицом. Подбежал санинструктор, перевернул его, но отшатнулся, обнаружив страшную рану на месте вырванной осколком ключицы.

Шубин и его люди тоже бежали, уворачиваясь от взрывов. Стелился дым, в переулке горели бараки. Люди в грязно-белых халатах поверх телогреек вытаскивали из дыма окровавленные тела.

Рядом находилась медсанчасть.

‒ Товарищ лейтенант, разрешите забежать на минутку? ‒ взмолился Ленька Пастухов.

‒ Потом забежишь, боец! ‒ прохрипел Шубин. ‒ Нашел время!

Настя сопела в затылок. Образ маленькой девочки-санинструктора с короткими кудряшками озарился в голове. Как она там?..

Мимо прогрохотала полуторка, в кузове подпрыгивали бойцы, вооруженные противотанковыми ружьями. Мина взорвалась по правому борту. Водитель машинально подал грузовик влево. Следующая мина взорвалась перед капотом. Осколки смяли железо, выбили стекла в кабине и превратили сидящих в ней пассажиров в месиво. Машина ушла с курса, врезалась в электрический столб и перевернулась. В живых остались немногие. Несколько красноармейцев сменили направление, подбежали к перевернувшейся машине. Двое вытаскивали раненых, остальные извлекали уцелевшие ПТР.

В ушах звенело. Минометчики работали не покладая рук, сознание шалило от непрекращающихся «фейерверков». Окраина поселка плавала в пороховом дыму. В черных клубах прятался неприятель, давил, оттесняя защитников поселка. В серой хмари перебегали фигурки солдат. Горели частные дома. Впрочем, не все ‒ с крыши здания с фигурными наличниками грохотал «максим», орал пулеметчик:

‒ Давайте, твари, подходите! Отведайте свежего свинца!

Разведчики рассредоточились за сараями на краю поселка. Неподалеку оборонялось поредевшее отделение. Боец с запасной пулеметной лентой вкатился в дом, где засел пулеметчик, загремел по ступеням на чердак. Шубин стрелял из ППШ, скорчившись за поленницей с дровами. Справа распластался Ветренко, бил прицельно, экономя патроны. Слева за сараем засела Настя, проделала себе амбразуру в горке слежавшегося грунта и искала мишени. Бойцы собрались на узком пятачке. Людей скопилось много, только боеприпасов почти не осталось.

Из дыма выбирались фрицы. Боком, держа автомат в отставленных руках, перебежал пехотинец и залег. Второй собирался пристроиться рядом, но ему не повезло ‒ упал уже мертвым. Пехотинец равнодушно покосился на товарища и передернул затвор.

В дыме обрисовался пятнистый БТР-251, пулеметчик из люка вел разнузданную пальбу. Машина встала, из отсека для десанта посыпались солдаты. Замолк пулемет, водитель стал сдавать назад ‒ кончился боезапас, и рисковать не хотелось.

Показалась цепь пехотинцев, они перебегали, стараясь не подставляться под пули. Огонь с двух сторон уплотнился. Солдаты залегли в ожидании подкрепления. Кто-то полз, прикрываясь телами убитых красноармейцев.

‒ Товарищ лейтенант, может, задержим их? ‒ прокричал Ветренко. ‒ Пусть штабные уйдут, а мы уж за ними…

«Потом не выберемся», ‒ мелькнула мысль. Глеб невольно покосился в сторону. Настя стреляла одиночными и после каждого выстрела сдувала челку, падающую на глаза.

Из дыма выбрался танк. Он шел по мертвым телам, переваливаясь с боку на бок. Гавкнула пушка. Расчет с ПТР не успел произвести выстрел, бойцов разбросало. Подбежал какой-то низенький боец, схватил противотанковое ружье, в отчаянии стал рвать заклинивший затвор. Боевая машина выехала на поселковую улицу, потеснив подбитую полуторку. Снова рявкнуло башенное орудие, и снаряд умчался в глубину поселка по низкой траектории. За забором схоронился боец. Вылетела противотанковая граната, запрыгала по броне и скатилась под колеса. Последовал глухой удар, машина встала и окуталась дымом. Рулевое управление вышло из строя, механик попытался привести машину в чувство, но сломалась трансмиссия. Экипаж поспешил выбраться наружу, но им следовало оставаться в танке. По броне скатились четверо в черных комбинезонах, стали палить из пистолетов. Огонь по ним открыли с двух сторон. Танкисты повалились в обильно политую кровью землю. Красноармейцы восторженно заорали из дворов и палисадников, словно любимая команда забила мяч.

В дыму и гари подошел второй танк. Экипаж вел плотный пулеметный огонь. Но сектор обстрела был незначительный, красноармейцы старались не лезть под пули. Подбитый танк перегородил дорогу, второй не мог проехать. Со скрежетом развернулась башня ‒ механик-водитель сделал попытку продвинуть поврежденную машину вперед. Попытка не удалась ‒ одной горе железа не удалось воздействовать на другую. Двигатель ревел, как древний мастодонт. Танк сдал обратно, потом повернул направо, смял забор и въехал в огород. Вторая противотанковая граната не принесла успеха ‒ взорвалась в стороне. Забор повалился, жалобно застонал придавленный красноармеец. Машина двинулась в обход под гневные выкрики защитников поселка, раздавила утлую сараюшку и имела все шансы вырваться на оперативный простор. Раздался треск, сломались бревна перекрытий, и машина левой гусеницей провалилась в погреб, вырытый в огороде. Подземное хранилище оказалось внушительным ‒ колеса утонули, машина встала на опасный крен. Башенное орудие вспороло землю. Экипаж пытался выбраться из ловушки, но только сильнее в нее затягивался. Пулемет издал заключительную трель и заткнулся. Добить попавшего в капкан зверя оставалось делом техники, к провалившейся машине уже подползали красноармейцы с гранатами наготове. Распахнулся люк, показалась рука с автоматом. Но стрелять в таком положении было неудобно, автомат вырвался из скрюченной конечности и запрыгал по броне. Подбежал боец, бросил в люк слабенькую противопехотную гранату…

Остальные танкисты не стали рисковать. Машины остались в поле, стреляли наобум. Пехота тоже не спешила на тот свет ‒ залегшие в поле солдаты постреливали, но вяло. Пули свистели над головами, выли, как рассерженные осы.

Поднял голову младший командир, затаившийся за палисадником, что-то крикнул своим бойцам. «Надеюсь, не в атаку их зовет», ‒ мелькнула тревожная мысль. В подобных ситуациях следует беречь солдатские жизни, а не выбрасывать их на ветер. Командир привстал на колено, сменил обойму в ТТ. Метко выпущенная пуля сорвала с него фуражку. Кровь залила лицо, комвзвода рухнул ничком. Атака захлебнулась, не успев начаться.

Повернулся возбужденный Ветренко:

‒ Товарищ лейтенант, как вы думаете, генерал уже ушел? Мы долго не продержимся, валить отсюда надо, если хотим еще повоевать!

‒ Не знаю…

Он действительно не знал. Генерал Ефремов ‒ личность непредсказуемая, сложная, не приученная бегать от опасности. Оставалось только догадываться, что сейчас происходит на другой стороне поселка.

‒ Товарищ лейтенант, на этой стороне только вы из начсостава остались, ‒ частил Ветренко. ‒ Остальных поубивало. Примите решение, что делать будем. Танки не будут стоять, они уже в обход подались и скоро зайдут к нашим с тыла.

Он все прекрасно понимал. Атаковать немцев смысла не было, и неважно, что в этой части поселка собралось довольно много красноармейцев ‒ боевой дух пошатнулся, с боеприпасами беда…

Поднялась шеренга немецких солдат, бросилась на штурм. Их встретили беспорядочные выстрелы из карабинов и ППШ. Затарахтел «максим». Солдаты вываливались из строя, катились по земле. Пехота залегла. Плечистый военнослужащий с мучнистым лицом тащил по канаве пулемет, и самое противное, что его не брали пули, хотя вокруг замертво падали его сослуживцы.

‒ Ветренко, собирай наших! ‒ крикнул Шубин. ‒ Передать по цепи: всем отступать на восточную окраину! Настя, поняла?

Девушка кивнула. И вдруг ее лицо покрылось мертвецкой бледностью. Она как-то странно смотрела на Ветренко. Только сейчас лейтенант обратил внимание, что боец не шевелится, лежит уронив голову. В горле пересохло. Глеб подполз к нему, перевернул: пуля попала в шею. Земля под туловищем пропиталась кровью.

Стрельба усилилась, немцы снова наседали. Послышались радостные крики: незнакомый младший сержант приволок из поселка пулемет «максим» на колесах. Защитный щиток отсутствовал, но тем легче было тащить. Сержанту не повезло ‒ пуля попала в грудь. Но подскочил другой боец, схватил тяжелую конструкцию за рукоятку, поволок ее на возвышенность. К нему примкнул товарищ, схватил коробку с пулеметной лентой, волочившейся по земле. «Ванька, вместо меня встанешь, когда меня убьют!» ‒ орал надорванным голосом боец.

‒ Товарищ лейтенант, Серегу Ляха убило! ‒ жалобно взвыл в соседнем палисаднике Никита Костромин.

Сердце сжалось. Когда же это кончится?..

Немцы поднялись в полный рост, их встретили перекрестным огнем два пулемета. Несколько человек упали, остальные пробежали десять метров и зарылись в землю. Противнику требовалась огневая поддержка, без нее атака не задавалась. Шубин орал, срывая голос:

‒ Всем оставить позиции, бегом на восточную окраину! Пулеметчикам остаться, прикрывать отход!

Бежали человек семьдесят ‒ кто-то прихрамывал, кто-то несся, обгоняя пули. Споткнулся белобрысый молоденький красноармеец, подвернул ногу. Лицо исказилось от боли. «Я остаюсь, буду прикрывать. Прощайте, ребята», ‒ прохрипел он, отползая с карабином к обочине. Бежали толпой, то пропадая в дыму, то вырываясь из него. За спиной работали пулеметы, творилось что-то несусветное. Один из пулеметов быстро затих, но второй продолжал надрываться, сдерживая напор неприятеля. В поселке горели здания, трухлявые бараки вспыхивали как спички. Колонна растянулась, многие задыхались, кашляли.

‒ Разведвзвод, ко мне! ‒ хрипел Глеб.

Настя бежала рядом, размеренно дыша, и не он ее подгонял, а она его. Своих осталось совсем мало. Кашлял и тер глаза в угарном дыму красавчик Становой. Витиевато ругался Лева Глинский, обычно сдержанный и неразговорчивый. Бежал, экономя дыхание, бывший лесник Завадский, из рассеченного виска сочилась кровь, но это была просто царапина. Пыхтел, как паровоз, Толик Иванчин, раскраснелся, словно выскочил из бани на мороз. Обогнал хромающих бойцов Никита Костромин, подбежал и уставился с немым вопросом: «Не пропустил я ничего?»

‒ Где Пастухов? Он с вами был, куда подевался? ‒ прорычал Глеб.

Разведчики недоуменно пожимали плечами, мол, ну да, был, бежал, как все, в бою не трусил.

‒ Ладно, догонит. ‒ Глеб махнул рукой. ‒ Вперед! И чтоб больше никто не терялся!

Открылось второе дыхание. Глеб спешил, подчиненные не отставали.

Поселок Горный утонул в дыму. Немцы вели минометный обстрел, мины ложились уже в центр поселка, взрывы смещались к востоку. До окраины добежали не все. Вражеских танков здесь не было, они снова где-то увязли. Но пулеметчиков уже подавили, и скоро пехота будет здесь. Густой дым портил видимость, невозможно было понять, что происходит на оставленных позициях. Люди падали, сил не было. Самые выносливые брели к опушке, волоча по земле пустые карабины. Мобильные минометные батареи стреляли уже и слева, и справа. У опушки царила суматоха, мельтешили люди в командирской форме и несколько медиков. Кого-то тащили в лес на носилках.

Навстречу бежал капитан ‒ похоже, собрался возглавить вышедшее из поселка войско. Он сдержанно кивнул Шубину и отмахнулся, когда тот захотел что-то спросить. Закричал четко и вразумительно:

‒ Всем занять оборону у опушки! Штаб армии должен уйти! Если кто-то струсит, пристрелю лично! Младшие командиры ‒ ко мне!

Красноармейцы неохотно залегали под минометным огнем.

Разведчиков приказание не касалось, но они тоже заспешили к опушке. Вокруг мелькали знакомые лица ‒ полковник Максаков, полковник Лесин, кто-то еще. Шубина знали, вопросов не возникало. Майор Шилов ругался с каким-то седым старшиной. На плече у последнего висела медицинская сумка. Увидев Шубина, майор встрепенулся и бросился к нему:

‒ Хорошо, что ты жив, лейтенант. Поганы наши дела. Михаил Григорьевич ранен ‒ осколок зацепил бедро. Кричали ему, куда вы лезете? Так нет, поперся с биноклем на опушку! Ранение несерьезное, медики вытащат осколок, но когда это будет?

Командарм Ефремов лежал на носилках, тяжело дыша. Глаза были открыты, бессмысленно блуждали, лицо лоснилось от пота. Командарм не понимал, что происходит вокруг. Над носилками склонился медик, ставил укол. Когда закончил, два красноармейца потащили носилки в лес. Штабисты уходили, но не все, кто-то оставался.

‒ Пошли, Шубин, ‒ Шилов ткнул лейтенанта в плечо. ‒ Немцев надо задержать, сделать все возможное, чтобы штаб ушел.

‒ А вы не должны быть с командармом, товарищ майор?

‒ Должен. Но ты его видел, лейтенант? Хороший медик нужен Михаилу Григорьевичу, больше никто.

Обстрел поселка прекратился. Над Горным повисло облако угарного дыма. Ветра в этот день не было, на небе ни облачка. Немцы вошли в поселок, их минометчики теперь боялись зацепить своих. Слышались отдельные выстрелы. С околицы продолжали выбираться красноармейцы. Двое волокли на плащ-палатке раненого сержанта, но парень не подавал признаков жизни.

В поселке вспыхнула перестрелка, застучал пулемет. Раненые, которые не смогли выбраться, приняли последний бой. По улице Советской бежали люди.

Показался бронетранспортер, он вел огонь из пулемета. Машина встала, из десантного отсека посыпались солдаты. Слева на южной окраине что-то горело ‒ черный дым валил как из пароходной трубы. Присмотревшись, Глеб понял, что это танк. Значит, не прошли они в обход, попали в ловушку…

Покрикивали командиры: «Занять оборону на опушке! Все под укрытия деревьев! У кого остались саперные лопатки, рыть окопы!» Два бойца протащили пулемет, стали устанавливать его за раздвоенной березой. Фуфайки где-то потеряли, гимнастерки пропитались кровью. На опушке живые готовились к обороне. Бойцы разведывательного взвода собрались все вместе и обустроились за поваленной ветвистой осиной.

Возникли очертания второго БТР-251. Значит, подбитый танк все же оттащили. Немцы продолжали осваивать поселок, прошли мимо догорающего госпиталя. Раздались крики «ура!», в поселке вспыхнула отчаянная стрельба, гремели взрывы. Фашисты пришли в замешательство, стали отступать, их преследовали.

Впоследствии выяснилось, что на северной опушке скопилось приличное количество бойцов из 338-й дивизии. Когда в Горном начался бой, они первое время выжидали, а потом внезапно повалили из леса и ударили по противнику с фланга. Немцы такого не ожидали, они дрогнули, побежали. Их преследовали какие-то окровавленные люди со страшными лицами, и остановить их было невозможно. Опушка одобрительно гудела: «Давайте, мужики, пусть знают наших!» Бой продолжался несколько минут, противника оттеснили на запад на несколько кварталов. Наступательный порыв фашисты утратили, сопротивлялись вяло. Дальше на запад красноармейцы не пошли, это стало бы верным самоубийством. По головам передавали: «Все к восточному лесу, там наши!» Бежать изможденные люди уже не могли, ковыляли, как инвалиды. Из поселка в восточном направлении вышли порядка полутора сотен человек, многие были ранены, кого-то волокли на себе. Минометная батарея молчала, ждала подвоза боеприпасов. Отброшенная пехота тоже не спешила брать реванш. Люди с опушки бежали навстречу своим, помогали раненым. Подразделения перемешались, стало неважно, кто все эти люди. Остались только две категории военнослужащих: живые и мертвые. Люди рассыпались по склону, брели, многие падали и молитвенно таращились в небо, и даже дождь из мин не смог бы заставить их продолжать движение.

‒ Смотри, Глеб! ‒ Настя вскочила на колени.

Остальные тоже заволновались. Из поселка все еще выходили люди. Спотыкаясь, брели двое, держась за руки, ‒ Ленька Пастухов и санинструктор Варя. Красноармеец был испачкан с головы до ног, физиономия была черна, как у трубочиста, но он улыбался. Варя спотыкалась, волосы выбились из-под косынки, глаза потрясенно блуждали. Становой вскочил, засвистел, стал махать рукой. Ленька его увидел, заулыбался. Парень с девушкой сменили направление, побежали к товарищам. Варю поддержали, чтобы не споткнулась о поваленное дерево, она упала на колени и затряслась в приступе кашля. Настя подползла к Варе, обняла ее за плечи, стала что-то бормотать.

‒ Дезертир вернулся, ‒ хохотнул Толик Иванчин. ‒ Что делать с ним будем, товарищ лейтенант? Может, пожалеем, пропесочим по комсомольской линии?

‒ Сам ты дезертир! ‒ вспыхнул Ленька. ‒ А я, между прочим, человека спас и двух фрицев по дороге уложил! ‒ Ленька продемонстрировал висящий за спиной автомат, но осекся, встретив хмурый взгляд командира, и покаянно забормотал: ‒ Виноват, товарищ лейтенант. Не велите казнить, исправлюсь. Не мог я мимо медсанбата пробежать, сами понимаете, сделал вид, что отстал ‒ и туда. Я же на минутку, кто знал, что дело затянется? Немцы медсанчасть минами забросали, там сущий ад творился. Два блока с тяжелыми в щепки разнесли, людей побило тьму ‒ и раненых, и персонал. Кого-то успели вынести на носилках, но единицы, они уже здесь, в лесу… Вы бы видели, что там происходило! Хорошо, что Варюшу засек ‒ она майора медицинской службы Чистякову из горящего барака вытаскивала. Майор уже мертва была, сильно обгорела, а Варе показалось, что она еще жива.

Девушка закрыла лицо ладошками.

‒ Товарищ лейтенант, не наказывайте Леонида, ‒ пробормотала Варя. ‒ Я сама не понимаю, что со мной происходило, металась, как сумасшедшая, в огонь бросалась. А он спас меня… Там все погибли, всех накрыло минами, в это невозможно поверить! А я, перед тем как все началось, за водой побежала на колодец. Контузило немного, долго прийти в себя не могла… Леонид двух фашистов застрелил, когда мы переулками на Советскую улицу выбирались. Потом бой начался, с севера наши подошли…

‒ Ладно, все в порядке, ‒ буркнул Глеб. ‒ Но постарайся в следующий раз обойтись без самодеятельности… Девушку отправить в тыл заниматься ранеными, остальным ждать указаний. Красноармеец Томилина, сопроводите санинструктора до места и оставайтесь с ней.

‒ Но как же… ‒ растерялась Настя.

‒ Это приказ.

Шубин пристально смотрел девушке в глаза. Она сглотнула, неохотно кивнула и, озираясь, повела Варю к лесу.

‒ Варюша, не бойся, я тебя найду! ‒ крикнул Ленька.

Глеб отвернулся, стал возиться, устраиваясь поудобнее. Без женщин нельзя, но с женщинами еще хуже, голова забита не тем. Даже красноармеец Пастухов начинал это понимать, облегченно вздохнул.

На краю леса скопилось не меньше двух сотен бойцов. Звучали команды: «Растянуться, зарыться в землю, оставшиеся боеприпасы распределить равномерно!» С запада к противнику подошли свежие силы, закрома пополнились боеприпасами. Возобновился минометный обстрел. Взрывы гремели на восточной окраине поселка, рвали в щепки плетни и сараи, смещались на склон, приближались к лесу. «Кто не зарылся ‒ в лес! ‒ надрывались командиры. ‒ Использовать в качестве укрытий лощины и овраги! При первой же команде вернуться на опушку!» Красноармейцы хлынули в чащу. Замелькали саперные лопатки.

‒ Мама дорогая, что сейчас начнется, ‒ пробормотал, заползая в яму, Костромин. ‒ Вы правильно сделали, товарищ лейтенант, что женщин отослали подальше.

Дым развеялся. По поселку прогрохотали грузовики с пехотой, за ними показались два танка. Они вели огонь по опушке, снаряды прорезали бреши в лесной чаще, рвали кустарник. Грузовиков с пехотой было много, но они завязли на краю поля. Пехотинцы сыпались с борта, разбегались. Танки благоразумно остались в удалении, вырабатывая боезапас. Прорываться через лес им не было смысла.

‒ Не стрелять! ‒ кричал майор Шилов. ‒ Пусть подойдут ближе!

Пехота под вопли командиров шла в бой. Перебегали фигуры в шинелях мышиного цвета. Немцев было много, но и красноармейцев на опушке скопилось достаточно. Работали три или четыре пулемета МГ-34, пули вспарывали землю, сшибали ветки с деревьев. Под прикрытием пулеметов пехота двинулась в атаку.

Угроза пленения штаба нависла реальная. Боеприпасов осталось на несколько минут ведения боя, и их истратили как надо ‒ ливень огня накрыл атакующих. Первая шеренга повалилась почти полностью, остальные пробежали несколько десятков метров и залегли. Офицеры ползли сзади, гневно крича: «Вперед, доблестные солдаты рейха!» Вражеские пулеметы не унимались, им могли противопоставить только пару «максимов», у которых быстро перегрелись стволы. Немцы перебегали, скапливались в бороздах. Когда поднялись снова, их встретила жидкая стрельба. Один из пулеметов отказал, в другом закончилась последняя лента. Немцы швыряли гранаты. На участке шириной в полторы сотни метров они шли плотно. До флангового охвата пока не додумались ‒ спешили прорваться в лоб. Шубин экономил патроны ‒ остался последний диск. Он ловил в прицел перебегающие фигуры, стрелял короткими очередями. Контратака советских солдат была впечатляющей. Выбора не осталось ‒ либо отступать, либо сбрасывать эту нечисть со склона.

Майор Шилов проорал:

‒ Вперед, товарищи! Примкнуть штыки!

Когда патроны кончились, бойцы схватились за лопатки, ножи, стали насаживать штыки на стволы трехлинеек. По команде людская масса покатилась со склона. Орали дружно, во все горло, искажая лица. Разведчики бежали вместе со всеми. Фрицы что-то кричали, пятились, поливали атакующих свинцом. Столкнулись две толпы, началась свалка, которая сразу же распалась на мелкие очаги. Бились яростно, всем, что было под рукой. Мелькали ножи и отточенные грани саперных лопаток, хрустели кости, визжали раненые. Дрался на кулаках Завадский ‒ Глеб видел, как он с одного удара повалил плечистого громилу, раздавил ему ногой шейные позвонки, схватил за ворот другого, стал наносить убийственные удары в челюсть. Немцы не выдержали, попятились, их сбивали с ног, втаптывали в землю. Ловко махал ножом Становой, порезал кому-то грудь, ногой отпихнул от себя, набросился на очкарика в форме обер-гренадера, вонзил лезвие ему в ключицу. Никита Костромин покатился под ноги внушительному здоровяку, а когда тот споткнулся и пробороздил носом землю, выстрелил из его же оружия в корчащееся туловище. На Шубина накинулся жилистый капрал, вскинул МР-40. Вариантов не было ‒ удар лопаткой плашмя по голове оглушил неприятеля, и очередь прошла левее. Глеб вырвал автомат из трясущихся рук и всадил несколько пуль в неприятеля. Потом переступил через мертвое тело, стал пробивать очередями просеку во вражеских рядах.

Противник дрогнул ‒ воевать в столь диких условиях он не привык. Сначала солдаты отступали поодиночке ‒ ломались самые слабые. Потом стали откатываться целые группы. Их офицер возмущался, но ровно до того момента, пока пуля не заткнула ему рот. Остальные тоже не видели смысла в драке, догоняли своих. Вскоре все потрепанное войско бросилось прочь. Солдаты неслись по склону, спотыкались, катились. Красноармейцы подбирали автоматы, стреляли им в спины. Склон покрылся телами в мышиных шинелях. Кто-то побежал, отпихнул ногой мертвого пулеметчика, и через несколько мгновений МГ-34 открыл огонь по своим, стал валить солдат гроздьями, достал до грузовиков, застывших у околицы. Выжившие немцы перепрыгивали через плетень, валились в канаву, по которой отползали к поселку…

 

Голова кружилась, в ней еще сверкали росчерки молний. Уцелевшие красноармейцы разбирали трофейное оружие, делились с товарищами гранатами и запасными рожками. Сил для разговоров не было, работали молча.

‒ Ох грехи наши тяжкие, ‒ вздохнул обессилевший Лева Глинский. ‒ Делайте что хотите, товарищи, дальше я не пойду!

‒ Вставай, боец! ‒ рычал Завадский. ‒ Смерть свою проспишь!

Капитан, возглавивший оборону, был еще жив. Рука висела плетью, из рукава сочилась кровь, но он этого не замечал. Он изо всех сил орал:

‒ Живо собрать оружие ‒ и в лес! Немцы не будут наблюдать, как мы тут развлекаемся!

Бойцы поредевшей сводной группы потащились в лес. В контратаке потеряли полсотни парней, но неприятельских солдат уложили больше. Немцы еще не опомнились. Выжившие уходили в поселок. Танки не стреляли ‒ израсходовали весь боезапас. Но где-то на западе гудели моторы и лязгала траками бронетехника.

Из северного леса, огибая поселок, снова повалила толпа ‒ бойцы 338-й дивизии продолжали выходить из котла. То же самое происходило на южной околице ‒ собирались люди из разбитой 329-й дивизии. Было много раненых, без оружия. Еще имелся шанс добраться до восточного леса ‒ немцы не созрели для повторного удара. Толпа устремилась вдоль опушки, растянулась.

‒ Шубин, вы живы? Отлично! ‒ Подлетел Шилов с рассеченной бровью и окровавленным ухом. ‒ Только вы знаете, как выйти из окружения через Барское ущелье. Действуйте, лейтенант! Нужно найти штаб и организовать вывод. Времени нет, а я ума не приложу, где в этой суматохе искать Михаила Григорьевича. Полчаса назад они ушли в лес…

‒ Найдем, товарищ майор, не иголка.

‒ Действуйте, Шубин, людей нужно выводить. Я позабочусь об арьергардной группе.

‒ Товарищ лейтенант, ‒ дрогнувшим голосом позвал Становой. ‒ Тут Толик Иванчин очень плох…

Дрогнуло сердце. Красноармейца Иванчина аккуратно положили на развернутую плащ-палатку. Разведчик вздрагивал, зажимал рукой простреленный живот. Он был в сознании, все понимал, но острая боль сводила его с ума.

‒ Как же так, командир, ‒ выдохнул еле слышно Иванчин. ‒ Вроде рано умирать, хочется еще повоевать…

‒ Повоюешь еще, лежи спокойно. Все в порядке, тебя вылечат. Так, вы четверо ‒ взялись за края палатки и осторожно понесли в лес. Пастухов, возьми бинт, зажми ему рану, чтобы кровь не терял. В лесу перевяжем, здесь опасно.

Он с тоской смотрел, как товарищи несут раненого к лесу. Все, кто выжил, были здесь. Остались пятеро: Завадский, Становой, Пастухов, Глинский и Костромин. Где-то в лесу еще Настя Томилина…

Иванчина внесли в лес, Костромин выбросил скомканный бинт и извлек из вещмешка свежую упаковку. Но помощь бойцу уже не требовалась: глаза остановились, неподвижно смотрели на кроны деревьев, пульс не прощупывался. Все застыли в оцепенении, не обращая внимания на царящую вокруг суматоху…

Вспотевшие бойцы пристроили на полянке аналогичные носилки из плащ-палатки. На них лежал майор с перебинтованной грудью и в отличие от Иванчина еще подавал признаки жизни. Из оцепенения вывел грубый окрик командира, приказывающий новоприбывшим строиться на опушке. Снова возник вездесущий майор Шилов, потребовал выделить бойцам арьергарда ручной пулемет и чуток гранат. Толика Иванчина завернули в плащ-палатку и оттащили в ближайшую канаву.

Прибежала растрепанная Настя, брызжа слезами, бросилась на шею лейтенанту.

‒ Все, успокойся, я жив, ‒ Глеб оторвал ее от себя. ‒ Где Варя?

‒ Она с ранеными, там, ‒ Настя неопределенно махнула рукой. ‒ Все в порядке, никуда не денется. Люди не знают, куда идти, Глеб…

‒ Где штабные, Настя?

‒ Глеб, я не знаю, здесь все перепуталось! Говорят, они ушли в лес, просто куда глаза глядят.

Они не могли далеко уйти. Генерал был ранен, да и многие другие не блистали здоровьем. Лес был истоптан, кусты поломаны, словно стадо слонов ломилось. Но в этом лесу за последний час перебывало дикое количество народа.

Со стороны поселка нарастал шум. Работали мощные двигатели. Раздался мерзкий нарастающий свист, и мина взорвалась метрах в семидесяти от опушки. За ней вторая, третья… Люди засуетились, снова заорали командиры. Мимо проходили какие-то странные личности ‒ вроде бы военные, но физиономии гражданские, с печатью интеллигентности. Многие в очках. Позднее Глеб сообразил: здесь же собрались все армейские службы! Почтовики, финансисты, ветеринары, прокурорские работники…

‒ Шубин, в каком направлении идти? ‒ подлетел майор Шилов.

‒ На юго-восток, товарищ майор. До выхода из леса пара верст. Вы оставили заслон?

‒ Я что, должен тебе ответить: «Так точно, товарищ лейтенант»? ‒ рассердился майор.

‒ Прошу прощения.

‒ Ладно, не проси. Группа сформирована, будет сдерживать неприятеля. Ты нашел штабных?

‒ Еще не искали, товарищ майор.

‒ Ну конечно, сами найдутся, они же не иголка в стоге сена! ‒ всплеснул руками Шилов. ‒ Знаешь, Шубин, я понимаю, почему ты до сих пор лейтенант… Ладно, не обижайся. Оставь человека, знакомого с маршрутом, а сам добудь мне генерала Ефремова.

‒ Слушаюсь, товарищ майор. Костромин, остаешься с товарищем Шиловым.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

 

Разведчики ломанулись через лес, следуя подсказкам Завадского. А тому опять пришлось призвать на помощь свои навыки следопыта. Штабисты не знали маршрут, ушли в сторону, кто-то потерялся, кто-то уперся в болото. Завадский кричал, что они с Глинским пойдут правее ‒ там тоже много следов.

За спиной в районе Горного разгорался бой ‒ немцы собрались с новыми силами и двинулись в погоню. Пока их сдерживал жиденький заслон.

Штабистов обнаружил Ленька Пастухов, подал сигнал. Шубин со Становым бросились на крики. Выбравшись из кустов, они застыли потрясенные. Шевельнулся боец, поднял автомат, но узнал советскую форму и уронил оружие. Остальным было плевать. На разведчиков никто не обращал внимания. На кочке, обхватив ладонями голову, сидел усатый полковник Максаков и смотрел в одну точку. За ним кружком сидели несколько военных. В стороне от них лежали два мертвых тела, укрытых плащ-палатками. За островком кустарника тоже кто-то шевелился, лежали носилки с раненым.

‒ Товарищи, где генерал Ефремов? ‒ выдавил Глеб.

Люди в командирской форме подавленно молчали.

‒ Товарищ полковник! ‒ Шубин повысил голос, тряхнул Максакова за плечо. ‒ Очнитесь! Вы меня слышите?

‒ Лейтенант, иди к черту, ‒ поморщившись, пробормотал полковник. ‒ Ей-богу, не до тебя.

‒ Вы так сильно заняты, товарищ полковник? ‒ разозлился Глеб. Что-то подсказывало, что субординация осталась в прошлом. ‒ Придите в себя, еще не все потеряно! Чьи это тела? ‒ он кивнул на мертвецов.

‒ Полковник Лесин, начальник штаба армии, ‒ пробормотал незнакомый подполковник. ‒ И генерал-майор Прохоренко, начальник армейской артиллерии. Они покончили с собой… За кустами еще двое, ‒ подполковник закашлялся.

‒ Где генерал-лейтенант Ефремов?

‒ Там, ‒ последовал едва заметный кивок.

‒ Товарищ лейтенант, здесь он, ‒ проговорил Становой.

За кустами находились несколько красноармейцев, сержант, военврач в очках и с лысиной и командиры в запачканной форме. Люди впали в оцепенение. На носилках лежал генерал-лейтенант Ефремов. Нога, пораженная осколком, была туго перевязана ‒ ранение не смертельное, но это не имело значения, потому что голова генерала была неестественно вывернута, а в правом виске чернело входное пулевое отверстие. Шубин застыл, неотрывно глядя на мертвого. В затылок дышал Становой. Пролезли через кустарник Завадский с Глинским, тоже встали. На груди у генерала лежал табельный ТТ ‒ выпал из руки после выстрела.

‒ Что произошло? ‒ лицевые мышцы свела судорога, говорить было трудно.

‒ Не уследили, лейтенант, ‒ безучастно сообщил военврач, стащил с носа очки и начал протирать стекла краем грязного халата. ‒ Все нормально было, Михаил Григорьевич мог выжить ‒ от таких ранений не умирают при своевременно оказанной помощи. Сделали перевязку, отвлеклись. Он с нами разговаривал, ничто не предвещало, как говорится. Только мы отвернулись, как он достал пистолет и выстрелил в себя. А после него те двое… Возможно, они правы, лейтенант. Все ведь кончено. Лучше так, чем плен… Михаил Григорьевич был очень совестливым человеком, сильно переживал о случившемся. Он бы в любом случае не смог себя простить. ‒ Военврач опустился на траву и вытащил из кармана халата мятую пачку папирос.

Сзади прогремел выстрел. Шубин дернулся, скинул с плеча автомат, бросился за кустарник ‒ полковник Максаков пустил себе пулю в голову, еще один не выдержал позора. Он лежал боком, кобура была расстегнута, пистолет выпал из руки. Из левого виска тонкой струйкой сочилась кровь. Разведчики подбежали и встали как вкопанные. Командиры, сидевшие рядом, они уткнулись глазами в землю.

Один из них приподнялся, принялся расстегивать кобуру. Пальцы срывались. Шубин подбежал, вырвал пистолет из кобуры.

‒ Прекратите, товарищи командиры! Разве это выход?!

‒ Лейтенант, вы забываетесь! Как вы разговариваете со старшим по званию? ‒ возмутился несостоявшийся самоубийца. ‒ Я полковник…

‒ Так выводите людей, товарищ полковник! Застрелиться мы все можем, но что это даст? Есть маршрут, по которому можно вывести из окружения уцелевший личный состав и штаб армии. Нужно догнать майора Шилова. Командуйте, товарищ полковник, и… прошу простить за то, что нарушил субординацию. Товарищи командиры, нужно выводить людей! Пока есть хотя бы теоретический шанс выбраться из котла, мы должны им воспользоваться!

Шубин вернул полковнику пистолет. Тот посмотрел исподлобья и убрал ТТ в кобуру.

‒ Ваша фамилия, лейтенант?

‒ Лейтенант Шубин, товарищ полковник, полковая разведка. В последнее время выполнял приказы генерал-лейтенанта Ефремова.

‒ Излагай, Шубин, куда идти. Майор Масляченко, собирайте людей… Только здесь тела погибших, лейтенант. Это наши товарищи. Мы же не хотим, чтобы над ними надругались фашисты…

‒ У нас нет другого выхода, товарищ полковник. Заслон, сформированный майором Шиловым, долго не продержится, скоро неприятель войдет в лес. Мы можем только накрыть тела…

Еще никто не знал, что 19 апреля немецкие солдаты обнаружат в лесу мертвого командарма 33-й армии. Глумиться над ним не станут ‒ наоборот. Командир германской 268-й пехотной дивизии прикажет похоронить генерала со всеми воинскими почестями в знак глубокого уважения. Немцев впечатлила стойкость бойцов 33-й армии. Находясь в безнадежной ситуации, они дрались до последнего, не было отмечено ни одной массовой сдачи красноармейцев в плен. Генерала похоронят советские военнопленные в селе Слободка, а германский генерал напутствует перед строем: «Солдаты! Сражайтесь за Германию так, как генерал-лейтенант Ефремов сражался за Россию!»

 

С поляны вывели далеко не весь штаб. Людей разбросало, народ плутал по лесу. Случаи самоубийств были не единичными ‒ нередко остаться в живых и выполнить до конца свой долг решились далеко не все.

Люди выбирались из зарослей, шли на звучные крики. В овраге собралась большая толпа, и народ все продолжал прибывать. Бой в районе Горного еще не кончился, красноармейцы держались.

‒ Шубин, где вас носит?! ‒ бросился к лейтенанту майор Шилов. ‒ Где генерал-лейтенант Ефремов? Вы его нашли?

‒ Работаем, товарищи, ‒ выслушав новости, произнес майор. ‒ Будем пробиваться на запад. Товарищ лейтенант, пусть ваши люди поведут колонну. Лично вам я бы посоветовал остаться в арьергарде ‒ пока, по крайней мере. Нужно сформировать боевые группы для отражения ударов с тыла и флангов. Есть несколько трофейных пулеметов, немецких автоматов…

Завадский и Костромин повели людей. Туда же Глеб отправил и Настю. Толпа погрузилась в овраг, пошла по пади. Брели понурые командиры и потерявшие оружие красноармейцы. Здоровые несли раненых. Боец с переломанными конечностями лежал в волокуше из связанных плащ-палаток. Командиры подгоняли людей: «Быстрее, товарищи, немцы висят на хвосте!»

Метался по колонне Ленька Пастухов, снова потерявший свою любимую. Потом объявился с облегченным видом ‒ не пропала Варя, занималась своими прямыми обязанностями.

‒ Теперь ты свободен, Леонид Батькович? ‒ строго спросил Шубин. ‒ Можешь выполнять поставленную боевую задачу?

‒ Да, товарищ лейтенант, ‒ заулыбался боец. ‒ Даже две поставленные задачи! Все, что прикажете!

Они стояли на краю оврага и смотрели, как мимо проходят остатки разбитой армии. Оружие при себе имели далеко не все. «Все способные держать оружие ‒ в сторону!» ‒ прогремел клич. Красноармейцы отделялись от толпы, лезли на склон. Капитан Евдокимов, прямой, как шпала, сухощавый, похожий на Кощея, отбирал людей для боевых групп.

По оврагу шли несколько сотен человек ‒ Глеб сбился со счета. Бой подкатывался к опушке, противник наседал. Шубин нервничал. Завадский и Костромин подвести не могли, маршрут они помнили. В Ельниках и Березовке противника нет (по крайней мере, позавчера не было), Сосновку можно обойти. В Скуратово немцы тоже заезжали нечасто. Но нынче все изменилось, вермахт активизируется, может оказаться где угодно. Оставалось лишь верить в удачу и неповоротливость германской военной машины.

 

Погоня увязла в лесу, попала под пулеметный огонь и теперь выжидала в полуверсте от оврага. Но в районе Ельников колонна, выходившая из окружения, подверглась удару. Деревня находилась слева, за перелесками, люди преодолели открытое пространство и ушли в осинник.

И тут на полевой дороге объявилось подразделение мотоциклистов, за ними пылили грузовики с пехотой. Группа прикрытия, человек сорок, бросилась в лес. Люди зарывались в прелую траву, откатывались за деревья. Шубину и бойцам его группы пришлось вернуться. Лес на этом участке был неоднороден, деревья размыкались, образуя обширные поляны, щетинились кустарники, обрамляющие осинники. Позиции для обороны оказались невыгодными. Красноармейцы вели огонь из укрытий. Мотоциклисты гарцевали по открытому пространству, пулеметы лаяли, закрепленные на турелях. Отряд нес потери, несколько человек уже не шевелились.

Перевернулся мотоцикл ‒ водитель, прошитый пулями, выпустил руль, и машина стала извиваться кольцами. Сидевший сзади солдат совершил петлю в воздухе. Визжал, как поросенок, придавленный пулеметчик.

Подошли грузовики, и пулеметчики перенесли огонь. Пули дырявили тенты, били окна в кабинах. Вывалился подстреленный водитель, повис, зацепившись ногой за подножку. Покинуть кузов успели не все, но многие. По дороге пылили и другие грузовики. Бой был тяжелый, затяжной. Часть немецкого отряда пустилась в обход, но застряла у болот в непроходимой чаще и вернулась. Удалось подбить еще одну машину, мотоцикл теперь лежал на боку с пробитым бензобаком, экипаж агонизировал. Подползали пехотинцы ‒ потери их не останавливали. Шубин стрелял из-за дерева. Палец на спусковом крючке сводило судорогой. Рядом трещали ППШ его подчиненных. Потерь в крохотной группе не было.

Красноармейцы дрогнули, когда дюжина фашистов на узком участке прорвалась в лес. Бойцы пятились, отстреливались, отходили в лес, ухитряясь держать оборону. Работали мелкими группами. Наступательный порыв сдерживали гранатами. Разведчики держали секторную оборону. Между деревьями мелькала мышиная форма. Поляну преодолели бегом. Становой и Глинский нырнули в кустарник, остальные прикрывали.

‒ Ленька, товарищ лейтенант, давайте сюда! ‒ проорал Лева Глинский.

Пастухов прекратил стрельбу, провалился в скопление ветвей и энергично отгибал их руками, словно плывя в бурной воде. Справа затрещали ветки, на поляну выскочил германский пехотинец во всей красе ‒ в шинели, с ранцем за спиной. Он первым открыл огонь. Шубин покатился в кустарник, который отпружинил и швырнул его обратно. Немец бежал ему наперерез, орал дурным голосом и передергивал затвор. Все это длилось доли мгновения. Простучал автомат, немец споткнулся, упал и на этом закончил свое земное существование.

Из-за его спины возникли двое в советской форме. Один пустился напрямик через поляну, другой прыгал боком и строчил с оглядкой.

‒ Что, Шубин, разогнали скуку? ‒ буркнул тот, который бежал первым. ‒ Давайте руку, что вы тут разлеглись?

Вот так ситуация: следователь особого отдела капитан государственной безопасности Латкис! Надо же, какая трогательная встреча! Причины не любить этого типа никуда не испарились, но все же Глеб протянул руку, быстро оказался на ногах и подобрал оброненный автомат.

‒ А вы какими судьбами? ‒ проворчал Глеб.

‒ Теми же, что и вы, ‒ огрызнулся особист. ‒ Будем отношения выяснять, Шубин? Самое время, я вам скажу! Или повоюем еще? В тех кустах с десяток фрицев, точно вам говорю.

Подбежал второй, широко расставил ноги и выпустил в кустарник остатки магазина. Этого типа Шубин тоже вспомнил: Шабанов, подручный Латкиса. Это он на допросе превратил лейтенанта разведки в добротную отбивную. Он узнал лейтенанта, подмигнул, потом схватил за плечо и поволок в дебри. Не драться же! А навстречу уже бежали разведчики.

‒ Товарищ лейтенант, где вас черти носят?! ‒ возмущенно проорал Пастухов.

Со всех сторон звучали выстрелы. Группа прикрытия пока держалась ‒ немцы не могли прорваться. Справа ударило по ушам жиденькое «ура!» ‒ группа из нескольких человек бросилась в контратаку. Помочь им было нечем ‒ самим бы удержаться. Шабанов вставил новый магазин, грузно перебежал за ближайшее дерево, стал прилаживать ствол. Остальные промчались дальше за косогор, поросший пушком молодой травы. Для обороны это было сносное местечко. Немцы открыли огонь с расстояния пятидесяти метров, крича: «Рус, сдавайся!» Пришлось сползти по склону и ждать прекращения стрельбы. Латкис скорчился рядом, нервно поглаживая ствольную коробку.

‒ Обижаетесь, Шубин? ‒ прокричал он, криво усмехнувшись.

‒ Да куда уж тут. Вы мне минуту назад жизнь спасли… А вообще, зачем все это было, товарищ капитан? Вы получали удовольствие от того, что рыли под невиновного? Вы же прекрасно понимали, что я ни в чем не виноват и действовал согласно ситуации. Вы получили указание?

‒ Ошибаетесь, Шубин. Моя совесть чиста. В том деле было много неоднозначного. Я действовал в рамках советских законов и обсуждать их в данный момент не намерен. Я до сих пор убежден, что штаб полка погиб исключительно по вашей вине. Так что радуйтесь, что вас от расстрела спас лично командарм. На что я, правда, незамедлительно написал докладную вышестоящему начальству… Не смотрите так, Шубин. Если бы история повторилась, я бы действовал согласно тем же пунктам и параграфам.

Ответить Шубин не успел. Стрельба оборвалась, фрицы ломились через кусты. Шабанов открыл огонь. Он кого-то подстрелил, остальные сбавили темп и снова начали постреливать.

‒ Ладно, лейтенант, оставим наши контры и продолжим воевать… Или вы думаете, я трус и Родину не люблю?

Прорваться немцам не удалось. Бросив пару гранат, они вывалились из кустов и попали под кинжальный обстрел. Двое остались на месте, остальные бросились обратно.

‒ Шабанов, ко мне! ‒ крикнул Латкис. ‒ Мы прикроем! Ты что, приклеился к этому дереву?

Момент был удобный, но Шабанов его упустил. А когда побежал, немцы уже усилили плотность огня. Помощник следователя пробежал несколько метров и повалился замертво. Он лежал вывернув голову, таращился мутными глазами, и в этот момент Шубин совершенно не чувствовал к нему ненависти. Латкис шумно выдохнул и выдал пару матерных слов в качестве комментария.

Скатился с косогора Становой, дополз до ближайшей осины и начал осторожно подниматься по склону. Когда немцы снова полезли, он ловко метнул гранату снизу вверх. «Лимонка» пролетела пятнадцать метров, не задев посторонних предметов, и упала ровно там, где следовало. Нескольких человек отбросило взрывной волной, остальные полегли. Становой скатился обратно со склона, пожаловавшись на жесткость родной землицы.

Отбежав на десяток метров, Шубин обнаружил, что Латкиса с ним нет. Он скорчился на склоне ‒ то ли сидел, то ли лежал. Шубин, поколебавшись, решил вернуться.

‒ Может, не надо, товарищ лейтенант? ‒ испугался Пастухов.

‒ Ладно, бегите, мы прикроем, ‒ изрек Завадский и хлестнул очередью, когда над кустами поднялась серая каска.

Шубин докатился до косогора и пихнул следователя в плечо. Уснул он, что ли? Латкис завалился набок. Он был мертв, пуля засела в груди.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

 

Неповоротливая человеческая каракатица спускалась в ущелье. Обстрел прекратился, но все чаще в голову забиралась мысль: люди, ни о чем не ведая, движутся в западню. Немцы не будут сидеть сложа руки, тревожные сигналы уже пошли, теперь все дело в скорости реагирования. Колонна ускорилась, втянулась в узкую долину между каменными махинами. Шубин собрал своих людей, кратко проинструктировал их, напомнил об участках, где можно ждать засаду. Завадский и Костромин помнили приметы: южный кряж, похожий на разбитую челюсть, и дерево, повалившееся с обрыва. Передовая группа оторвалась от колонны на пятьсот метров, шла при полной маскировке, используя террасы и выступы.

К посту подкрались незаметно. Численность караула была небольшой ‒ человек восемь. Половина расположилась на дне ущелья, служивые прятались за камнями. Наверх на террасу вела извилистая тропа, там обосновались еще четверо. У полицаев имелся пулемет, его установили наверху. Сигнал тревоги получили, засуетились, замелькали небритые мучнистые лица.

‒ Ждать, касатики! ‒ зарычал старший. ‒ Никому не уходить, держаться до последнего, иначе нам немцы головы открутят! Задержим этих инвалидов, скоро подкрепление подойдет!

Рядовым полицаям идея противостоять целой армии не очень понравилась. Они нервничали, психовали, трусили.

‒ Касьяныч, не удержимся! ‒ возмутился не самый стойкий боец. ‒ Да и на хрена это нужно? Приказывай отходить. Пусть лезут. А на выходе из урочища мы им устроим жаркую баню!

Начальнику караула идея лечь костьми тоже не нравилась, но нарушать приказ он боялся.

Разведчики свалились с верхней террасы как снег на голову, заработали ножами. Первым делом Завадский перерезал глотку пулеметчику, вторым делом метнул нож в бойца, вскинувшего автомат. Третий бросил оружие, задрал руки, что-то забормотал про малых деток и больную маму. Его оглушили саперной лопаткой, потом добили рубящим ударом по шее. Четвертый, щербатый, с жидкими запорожскими усами, попытался улизнуть, на него набросился Никита Костромин, столкнул с обрыва.

Внизу в это время тоже не дремали.

‒ Оружие применять только в крайнем случае! ‒ предупредил Глеб.

Бросили камень в сторону. Тут же объявилась голова, повернутая в профиль, и второй камень с расстояния трех метров поразил височную кость. Добить простака труда не составило. Начальник караула, кряжистый мужик со злобной физиономией, получил от Шубина нож в живот, качался, стоя на коленях, кашлял, бормотал что-то матерное и никак не мог умереть. У двух оставшихся имелись реальные шансы открыть огонь и переполошить соседний пост. Первый уже давил на спусковой крючок, когда сверху на него свалился щербатый соратник с запорожскими усами и свернул стрелку шею. У второго заклинило затвор, он выбросил автомат и пустился в бега, улепетывая, как горный козел. Негромко хлопнул выстрел ‒ Настя пристроилась в стороне за камнем, целилась из карабина, на ствол которого был навернут единственный во взводе глушитель «БраМит». Полицай споткнулся, пробороздил носом землю.

Работу над ошибками проводили на бегу. До второго поста бежали в размеренном темпе. Пришлось рискнуть ‒ часть пути преодолеть по открытому пространству. Вот и живописно повалившаяся ель, а под ней стойбище. Полицаи получили скверное известие, но пока не тревожились, ведь они не слышали стрельбу на соседнем посту. Три версты ‒ не расстояние. К тому же местная акустика в разы усиливает звуки.

Условия работы не отличались удобствами, пришлось пострелять. Трое вырвались из хвойника, используя фактор внезапности, перебили тех, кто находился на террасе, и забросали гранатами дно ущелья. Уцелели двое, но они не стали сопротивляться, пустились наутек. Беглецов расстреляли в упор, не пожалев на этот раз свинца.

 

Азарт гнал дальше, но следовало придержать коней. На выходе из ущелья поджидал неприятный сюрприз ‒ немцы не могли не стянуть туда хоть что-нибудь! Шубин отправил людей на восток, а сам побежал обратно. До колонны было четыреста метров. Возглавлял процессию майор Шилов ‒ он как-то незаметно взял на себя роль главного проходчика. В первых рядах шли здоровые бойцы, имеющие оружие и боеприпасы.

‒ Путь свободен, товарищ майор, ‒ объявил Шубин. ‒ Остаток пути по ущелью пройдем беспрепятственно. Дальше будет трудно. До леса участок открытый, придется бежать. Там нас встретят немцы, руку даю на отсечение. Их появление не должно стать для нас неожиданностью.

‒ Хватит семидесяти бойцов? ‒ мрачно осведомился Шилов. ‒ Колонну догнал один из батальонов 329-й дивизии. Он вышел к Горному, смял пехотную роту, которая готовилась к преследованию, и за полчаса догнал нас. У капитана Збруева было девяносто боеспособных ребят и несколько пулеметов. Сейчас их меньше, но все равно это сила.

‒ Отлично! ‒ обрадовался Глеб. ‒ Они справятся. Если будет мало, привлечем обозников.

На выходе из урочища действительно поджидала засада. Немцы подтянули две роты мотопехоты ‒ все, что успели за короткий промежуток времени, и они ударили с левого фланга. Шли, растянувшись цепью, тяжелые мотоциклы БМВ, строчили пулеметы. За мотоциклами бежала пехота. Но сюрприз был предсказуем. Колонна отступила за скальный кряж, вперед выдвинулись бойцы капитана Збруева. Атакующего противника встретили пулеметчики, затем рванула пехота. В атаке Збруев потерял около дюжины бойцов, но остальные схлестнулись с неприятелем. Бойцы швыряли гранаты, подорвали два мотоцикла, расстреляли в упор экипажи. Первую волну смяли, забросали гранатами убегающих солдат. Но из оврага поднимались новые «роботы» в серых шинелях, переходили на бег, ускорялись. Их было больше, чем красноармейцев. Момент выпал неудачный, но другого могло и не представиться. Полковник Архипов и майор Шилов двинули колонну вперед. В запасе имелось несколько минут, пока горстка людей сдерживала противника. Это было сущее безумие. Колонна устремилась через открытое пространство к лесу. Несколько десятков человек бросились на помощь гибнущему подразделению Збруева. Но немцев было много, и цель они видели четко. В рукопашной красноармейцы не блистали, пятились, с трудом сдерживая натиск.

Громом среди ясного неба прозвучало мощное «ура!», и с тыла по вражеской пехоте ударило довольно многочисленное подразделение. Красноармейцы появились с севера, прошли перелесками и с ходу напали на врага. Пулеметчики расстреливали вылезающую из оврагов пехоту. Бойцы бежали с примкнутыми штыками, сминая цепь солдат, остальных обратили в бегство. Противник отступил на запад, где скалы перемежались лесом.

 

Две колонны встретились на восточной опушке. Люди обнимались, бурно выражали радость. Впоследствии выяснилось, что отдельным подразделениям 338-й дивизии удалось прорваться на восток. Они соединились в районе деревни Стрижи и шли параллельно урочищу, практически не встречая вражеских частей. Сводная группа насчитывала около четырехсот человек, половина из которых была вполне боеспособна.

‒ Ба, да это не иначе как Шубин! ‒ воскликнул полковник Лиходеев, рослый, с обгоревшей шевелюрой. Он обнял лейтенанта, похлопал по плечу. ‒ Я знал, Шубин, что ты выкарабкаешься из любой заварухи! Признайся, это ты тут командуешь? ‒ полковник лукаво подмигнул.

Служить под началом Павла Сергеевича Лиходеева Шубину выпало в начале текущего года, он командовал полком, входившим в состав 338-й дивизии. В дальнейшем Шубина перевели в другую часть, но воспоминания о способном разведчике полковник, как видно, сохранил.

‒ Тоже рад вас видеть, товарищ полковник, ‒ отозвался Глеб. ‒ Командуют полковник Архипов и майор Шилов. Моя задача скромна ‒ проложить маршрут и обезопасить людей. С нами остатки армейского штаба, боюсь, в живых не осталось ни одного генерала. Командарм Ефремов также погиб.

‒ А вот это отвратительная новость, ‒ помрачнел Лиходеев. ‒ Ну что ж, земля пухом Михаилу Григорьевичу… Как считаешь, прорвемся?

‒ Осталось немного, товарищ полковник. Впереди лес на несколько верст, потом опять открытое пространство, и будет мост через Угру. Если, конечно, немцы его не подорвали.

‒ Думаю, взрывать будут в крайнем случае ‒ когда поймут, что нет возможности нас остановить. И это плохо, лейтенант, надо что-то придумать… Ну давай знакомь меня со своими майорами и полковниками.

Лес наполнился разноголосицей. Бряцал металл. В прорыв устремились восемьсот человек. Контролировать такую массу людей было сложно. Приказы передавались по головам. Раненые тормозили, их было очень много. Беспокойство внушала минометная батарея, нацеленная на мост, она точно была, но, хоть тресни, Шубин не знал где. Прочесывать окрестные леса не было времени. За спиной шел бой ‒ рассеянные немецкие подразделения настырно лезли. Но сил прибавилось. Автоматчиков обстреляли дружным винтовочным огнем, снова обратили в бегство. Колонна упорно пробивалась через лес. Остановок не делали, совещание командного состава проводили на ходу. Возглавил шествие полковник Лиходеев, и никто не возражал ‒ боевой командир, имеет бесценный опыт.

 

Разведка Шубина доложила: впереди мост, он цел, но по дороге с северного направления к переправе подходят немецкие подразделения ‒ полицаями, увы, дело не ограничивается. Их немного ‒ все, что удалось снять с ближних позиций, но они до зубов вооружены. Действует моторазведка, мотоциклисты шныряют вблизи проселков, но в лес въезжать побаиваются. Противник блуждает в потемках ‒ знает об угрозе, но смутно представляет, откуда она исходит.

‒ Готов выполнить задачу, Шубин? ‒ в лоб спросил Лиходеев. ‒ Стоять не можем ‒ любая остановка чревата гибелью всей группы. Твоим людям придется побегать. Чую, скоро мы уткнемся в западню ‒ противник начнет осваивать проселочные дороги на встречных курсах. Могу подкинуть толковых ребят.

‒ Справимся, товарищ полковник. Людей подкинуть можете, но разве что для обеспечения огневого прикрытия непосредственно на мосту. Против пары пулеметов возражать не будем. И не забывайте, что у немцев где-то спрятана минометная батарея, пространство за мостом они будут обстреливать энергично. Темп движения снижать нельзя.

Попасть на мост следовало до подхода колонны, иначе пришлось бы любоваться взорванной переправой. Лиходеев оказался прав: противник начал выдвигаться навстречу, обследовал прилегающую к Угре местность.

Небольшое мотоциклетное подразделение выявили заранее ‒ делать моторы бесшумными технари пока не научились. Три машины с оглушительным треском шли по лесной дороге. Проселок представлял страшноватое зрелище. Проезжая часть ‒ вереницы ухабов и колдобин, корни елей оплели дорогу, выбирались на поверхность, ползли, словно змеи. Машины подбрасывало на ухабах, водители объезжали опасные выпуклости. В каждой машине сидели по трое. Пулеметчики припали к прицелам, косили по сторонам. Дорога вилась по ельнику, пассажирам приходилось руками отбиваться от развесистых лап.

Дорога входила в поворот, водитель прошел изгиб и ругнулся ‒ проезжую часть перегородило накренившееся молодое деревце. Видимо, корни сгнили, и дерево потеряло опору. Подозрений не возникло ‒ в этом чертовом лесу возможно и не такое. Замыкающая машина еще не вошла в поворот. Становой и Костромин накинулись сзади, за шиворот стащили автоматчика с заднего сиденья. Он получил по виску лопаткой и потерял сознание. Пулеметчика ударили прикладом в загривок ‒ сил Никита не пожалел, позвонок отчетливо хрустнул. Водителю мешали мотоциклетные очки, но он почуял неладное, выжал тормоз. Никто не возражал. Этого субъекта тоже оглушили и стряхнули с мотоцикла.

Остальные ничего не слышали, с ними тоже расправились быстро и безжалостно. С мотоциклистов сорвали каски и оглушили их, как рыбу. Автоматчик запоздало вскинул оружие, и тут на голову ему обрушился тяжелый удар, автомат выпал из ослабевшей руки.

‒ Каску не помни, ‒ бросил Костромин увлекшемуся Завадскому. ‒ Пригодится еще.

Пилот головной машины отчаянно сопротивлялся, сыпал ругательствами. Остальные лежали без чувств, а он все на что-то надеялся, молотил конечностями, уворачивался от ударов. Лева Глинский ударил его в висок прикладом.

Ахнул Ленька Пастухов, бросился ловить сбежавший мотоцикл ‒ тот едва не сверзился в ухаб, но как-то его объехал и направился к пышной ели. Ленька схватил беглеца за руль, но тот вырвался, едва не задавив разведчика. Метнулся Становой, обуздал непокорную машину.

‒ А ну отставить смех! ‒ прикрикнул Шубин. ‒ Быстро переодеться, свое тряпье утрамбовать в коляски! И не вздумайте хныкать, что форма не по размеру ‒ здесь есть из чего выбрать.

Двигатели заглушили. Работали быстро, избавляя мотоциклистов от одежды. Фашисты роптали, приходя в чувство, их приканчивали ножами ‒ теперь было можно. Шубин отвернулся. Нет ничего противнее, чем убийство безоружного, но обстановка вынуждала. Шубин наставлял:

‒ Принять бравый нацистский вид, сделать лица максимально невыразительными! По ходу движения проявлять спокойствие и невозмутимость! Представьте, что вы находитесь на острие бронетанкового клина.

Маленькая колонна выбралась из леса, прошла по просеке через тальник и вышла к мосту. Угра в этот день была неспокойна: ветер чертил рябь по воде, гнул кривоногие сосны на краю обрыва. Шубин сидел за рулем громоздкого БМВ, держа средний темп. На лице массивные мотоциклетные очки, в которых ни черта видно. Слева в обнимку с пулеметом Завадский ‒ на вид спокойный, но челюсть перекосилась, мышцы лица свело судорогой. Сзади на пятки наезжал Костромин, напарником у него выступал Лева Глинский ‒ единственный, кому удавалось играть свою роль. Замыкали процессию Пастухов и Становой.

У моста прохаживались люди, белели нарукавные повязки полицейских. БТР отсутствовал ‒ слава богу! Но военных хватало. Люди сидели в тени под деревьями, патрули курсировали вдоль реки. На них смотрели с удивлением: где остальные члены экипажей? Убыло больше, чем прибыло. Несколько человек прохаживались по мосту. Слева и справа от въезда за мешками с землей расположились пулеметные гнезда.

Авантюра была отчаянная! Но расчет, что противник не ожидает такого нахальства, был верен.

Навстречу вышел немолодой гауптман с нахмуренным лицом. Шубин выжал тормоз, но мотор не заглушил. Гауптман смотрел исподлобья ‒ что-то ему не нравилось. Но солдаты не ожидали подвоха, смотрели спокойно. Ствол пулемета был направлен под углом в небо.

‒ Минуточку, унтер! Куда вы направляетесь? ‒ прокричал офицер. ‒ Мы вас не знаем! Заглушите двигатели!

‒ Не можем, гауптман! ‒ проорал Глеб. ‒ Нам нужно на другую сторону реки! Выполняем приказ майора Шнайдемана!.. Унтер-офицер Граух! ‒ Он надеялся, что за треском моторов офицер не различит акцент. ‒ Прошу не препятствовать, гауптман, мы и так задержались, подверглись нападению в лесу, потеряли трех человек! Уйдите с дороги!

‒ Но за мостом лишь несколько наблюдательных постов… ‒ растерялся офицер. ‒ Дальше русские. Заглушите мотор и предъявите документы, Граух!

Шубин рывком двинул мотоцикл дальше, офицер посторонился. Он что-то кричал в затылок, но это не имело значения.

Под мостом возились люди в форме ‒ видимо, саперы, таскали какие-то ящики. Значит, там взрывчатка. Шубин заметил провод, он змеился от первой опоры и полз по склону, огибая камни. Дальше действовали по плану.

Колонна встала посреди моста, развернулась поперек движения. Очередь из ППШ повалила полицаев на мосту ‒ те даже не поняли, что произошло. В голове стучало: не дать фашистам подорвать переправу! Бойцы выпрыгнули из мотоциклов, спрятались за ними. В район пулеметных гнезд полетели гранаты ‒ каждый бросил как минимум по одной. Поднялась паника, забегали люди. Взрывы повредили пулеметы. Попадали солдаты в касках. Попятились, сбрасывая с плеч карабины, полицаи в черных мундирах. Завадский, перегнувшись через перила, строчил вниз и укладывал саперов. Пара гранат полетела под мост к первой опоре ‒ рискованно, но необходимо.

‒ Командир, я порвал провод! ‒ прокричал Становой.

Боец вдруг ахнул, схватился за простреленную грудь, ноги подогнулись. Он повалился и ударился затылком о мотоцикл.

‒ Леху убили! ‒ ахнул Пастухов.

‒ Держаться! ‒ скомандовал Шубин. ‒ Всем укрыться за мотоциклами, не высовываться!

 

Свою задачу группа выполнила, дальше дело других. «Только не опоздайте, парни! А то нам всем хана!» Шквал огня ударил по мотоциклам на мосту, превратил их в груду ненужного металла. Разведчики корчились, но подняться было невозможно. К мосту бежали патрули, хлопали выстрелы. Галдели полицаи. Противник готовился к броску. Прокричал команду гауптман.

Из-за груды мешков с землей поднялся фриц, размахнулся, чтобы бросить «колотушку». Пуля прострелила спину, он переменился в лице, выронил гранату. Взрыв разметал находившихся поблизости бойцов, а самому метателю оторвало нижние конечности.

Попятился офицер, растерянно крутя головой. Пуля пробила височную кость, швырнула его на мешок с землей. Так стрелять могла только Настя Томилина! Глеб был уверен, что девушка выступила вместе с группой прикрытия.

Красноармейцы лежали на позициях. Суматоха у реки отвлекла внимание, группа подошла и рассредоточилась. Ручные пулеметы заговорили одновременно. Нападения сзади немцы не ждали, большинство погибли в первые же мгновения. Метались выжившие. Прибрежная полоса покрылась телами. Поднялись несколько десятков бойцов, бросились к мосту. Уцелевших врагов оттеснили к воде и расстреляли в упор. Мертвые тела уносило течением.

 

Охрана переправы приказала долго жить. Нескольким солдатам удалось сбежать по узкой береговой полосе. Их не преследовали. Красноармейцы заняли оборону на подступах к мосту и установили пулеметы.

Становой был мертв. Каждая потеря била ножом в сердце. Привыкнуть не могли, сердца обливались кровью.

Сжав зубы, разведчики торопливо облачились в свое родное. Поврежденные мотоциклы столкнули в реку. Под мостом действительно находилась взрывчатка, но опасности она уже не представляла. Осколки гранаты чудом не зацепили ее.

Снова ждали, нервничали: где же эта человеческая черепаха?! Остатки армии подтянулись через несколько минут. Народ валил тремя колоннами из зарослей тальника. Бежали военные, штабисты, бойцы тащили на носилках раненых. Орал, срывая голос, полковник Лиходеев:

‒ Не спим, товарищи, живо переправляемся, пока фашисты не затеяли минометный обстрел!

Разведчики стояли на мосту, пропуская колонну. И снова нервотрепка: почему они так тащатся?! Но быстрее передвигаться люди не могли. Авангард колонны уже перебрался на другую сторону, погружался в тальник. Растительность была довольно жидкой.

Пошатываясь, взошла на мост Настя Томилина, прислонилась к перилам. Шубин обнял ее, девушка прижалась к его груди. Подбежал энергичный майор Шилов, похлопал Шубина по плечу:

‒ Молодец, лейтенант! Буду ходатайствовать о награждении тебя правительственной наградой и присвоении очередного звания! ‒ И заспешил дальше.

Ленька Пастухов вырвал из колонны свою Варю, закружил ее в вальсе. Варя висела у него на шее, отвечала на поцелуи, но потом спохватилась ‒ у нее же куча обязанностей, которые надо выполнять!

Сотни людей шли по настилу и исчезали в тальнике. Последним уходил замыкающий дозор ‒ полтора десятка бойцов с ручными пулеметами Дегтярева.

‒ Противник в паре верст от нас, ‒ поставил в известность держащийся за отбитый бок лейтенант. ‒ Их немного, идут осторожно, после того как их проредили. Эх взорвать бы к чертовой матери этот мост…

‒ Пусть стоит, ‒ возразил Шубин. ‒ Немцы не пойдут на ту сторону.

 

Но припрятанная минометная батарея все же открыла запоздалый огонь. Пристрелянная на мост, она долбила прямо по нему. Мины падали в радиусе ста метров. Часть колонны накрыло. Разведчики Шубина уходили последними, неся завернутое в плащ-палатку тело Станового. Его оставили в канаве на берегу и завалили камнями. В небе послышался омерзительный вой. Люди перешли на бег. Мина упала под мостовой опорой, сдетонировала взрывчатка. Мост развалился, когда на нем уже никого не было. Замыкающая часть колонны попала под обстрел, мины рвались прямо по курсу. Умирали красноармейцы, сраженные осколками. Возможно, на этом берегу находились корректировщики ‒ уж больно точно велся обстрел.

Снова Ленька Пастухов вытащил свою Варю: девушку присыпало землей, но ничего страшного не случилось. Разведчики отступали вместе с арьергардом, но в конце концов нервы не выдержали, и они побежали, прикрывая головы руками. Взрывом вырвало куст, Завадский споткнулся об него, но встал и побежал дальше, прочищая пальцем ухо.

Расцвел фонтан на другой стороне тропы. Настя ахнула, покатилась по земле. Шубин не сразу сообразил, схватил ее за локоть. Тело девушки безжизненно повисло, кровь сочилась через фуфайку. В глазах потемнело ‒ Настя не подавала признаков жизни, глаза были закрыты. Он в потрясении рухнул на колени, стал судорожно расстегивать на ней фуфайку и даже не заметил, что обстрел прекратился, а рядом никого нет, кроме своих ребят.

‒ Командир, она жива, ‒ взволнованно сообщил Завадский. ‒ Гадом буду, жива! Есть дыхание…

Шубин орал, как припадочный: «Бинты сюда, продезинфицировать рану, перевязать!» Сыпал на страшную рану какой-то порошок, накладывал повязку. Товарищи мрачно молчали, но Завадский настаивал: пульс есть, он его чувствует. Глинский и Костромин сломали жердины, осторожно переложили на них безжизненное тельце. Потом несли, как хрупкую китайскую вазу, а Шубин метался, заходил то слева, то справа, всматривался в серое лицо и мысленно молил Господа Бога, чтобы она выжила.

 

ЭПИЛОГ

 

Из окружения вышли семьсот человек ‒ все, что осталось от разгромленной 33-й армии. Штаб потерял три четверти личного состава, дивизии сократились до рот. Передовые дозоры встретили колонну на втором километре от реки. Никто не мог поверить: неужели кто-то прорвался? Кто же этот герой, что вывел этих изможденных людей?

Разведчики уходили последними. Подошла машина. Водитель не думал останавливаться, пришлось перегородить дорогу и пригрозить оружием. Мужик возмущался: у него и так машина наполнена ранеными! Но, увидев, что несут девушку, сразу отступил.

Позднее в госпиталь прибыл майор Шилов и дал строгое указание медикам:

‒ Эта девушка должна жить. Вы знаете, кто за нее ходатайствует?

Имя и звание уточнять не стал.

Больше суток медики боролись за жизнь Насти, извлекли осколок из легкого. Девушка с трудом дышала, несколько раз была на грани. Шубин был рядом и сходил с ума от страха.

Начальство в лице полковника Архипова предоставило разведчикам, как особо отличившимся, два дня отдыха. Бойцы переживали за Настю и Глеба, тоже топтались возле госпиталя.

К вечеру следующего дня усталый хирург сообщил, что кризис миновал, но больная находится в тяжелом состоянии. Поручиться он не может, но выжить должна. Оставлять ее в лазарете неразумно. На днях сформируют санитарный эшелон, раненых повезут в один из подмосковных госпиталей.

Настя лежала на больничной кушетке смертельно бледная, что-то шептала, никого не узнавала. Шубин шатался вокруг нее мрачной зыбью и плевал на злые окрики медсестер и санитарок.

Эшелон уходил на третий день. Шубин вырвался на пару часов, прибежал на перрон. На соседних путях разгружался воинский состав ‒ в 43-ю армию прибыло пополнение. Ходили слухи, что скоро снова начнется наступление на Вязьму. «А ведь это знаковое место, ‒ пришло лейтенанту на ум. ‒ Средоточие истории. Здесь всегда решалась судьба России. Ржев, Сычевка, Вязьма. Поляки, французы, теперь германский фашизм».

Глеб склонился над носилками, когда Настю выгрузили из машины. Она была в сознании, но очень слаба. Глеб погладил ее по спутанным волосам, девушка вяло улыбнулась.

‒ Хорошо, что ты пришел, ‒ прошептала она. ‒ Будешь меня вспоминать?

‒ Буду и вспоминать, и писать, ‒ улыбнулся Глеб. ‒ Но ты же не навсегда уезжаешь… Отдохни хорошенько в Москве.

‒ Да, по Красной площади погуляю, ‒ девушка засмеялась и закашлялась.

‒ Тихо, не шути. ‒ Он испугался, склонился над ней, осторожно поцеловал в губы и покосился на раздраженных санитаров. ‒ Буду ждать тебя. Ты тоже про меня не забывай, договорились?

‒ Как я тебя забуду, глупенький? ‒ Она с трудом шептала, сил почти не было. ‒ Скоро вылечусь, вернусь в армию и найду тебя. И пусть меня только попробуют не взять обратно ‒ я им такое устрою!.. Поцелуй меня еще раз и иди, не смотри на меня такую…

Он растерянно наблюдал, как девушку вносят в вагон. Настя повернула голову, отыскала его глазами. В них стояла боль. В этот раз обошлось, но ведь война и не думает кончаться…

Поезд ушел, отгремели колеса на стыках рельсов. Шубин вышел из оцепенения, заспешил к зданию станции. До казармы десять минут ходьбы, до нового назначения меньше часа. Война продолжалась. И до Победы было еще очень далеко.